— А я бы не пошел! — решительно заявил Роже. — Подумаешь: месяц без работы посидел — и уже согласился в омут головой лезть.
— Мне же интересно, пойми ты! — возразил Альбер. — В этом была вся моя жизнь… еще так недавно…
Они сидели на набережной Пасси и дожевывали бутерброды с сыром. У Лебрена их неплохо накормили, а эти бутерброды толстуха кухарка сунула Роже в карман, — «чтобы бедному мальчику было чем поужинать». Но не успели они пройти сотню шагов, как почувствовали, что опять голодны. Тогда Роже сказал, что глупо таскать бутерброды в кармане и глотать слюнки, раз у них есть деньги на ужин и ночлег, а завтра Лебрен велел опять прийти с самого утра.
Парапет набережной уже просох и даже нагрелся — солнце светило вовсю, дождя как не бывало. В воде плыли легкие белые облака, пронизанные светом, листва деревьев стала зеленей и гуще. Роже сбросил башмаки и вытянулся на теплых плитах.
— Я вот чего не пойму: когда ты успел поговорить с этим своим гением? — спросил он, ковыряя спичкой в зубах.
— Кухарка попросила меня сбегать за перцем и уксусом. Ты в это время был в погребе.
— Ну и что же? Ты сам к нему подошел?
— Нет… или, может быть, да… Я не знаю, как это получилось. Я шел мимо его дома и вдруг увидел лицо… вернее, глаза… Он стоял у калитки, прижавшись лицом к прутьям. Вот так… и держался обеими руками за калитку…
Роже сплюнул.
— Это — как арестанты в тюрьмах, — сказал он. — Они вот так смотрят в окна. Влезут на подоконник и смотрят сквозь решетку. Я сколько раз видел.
— Я его не узнал сначала. Он очень изменился. Очень. По-моему, он тяжело болен. Но он меня сам окликнул. Я даже не думал, что он меня помнит.
— Если тебе это польстило, ты олух, — проворчал Роже. — Твою рыжую шевелюру и очки всякий за милю узнает.
— Профессор Лоран — это не всякий. Такие люди рождаются раз в столетие.
— А ты считал? Ладно, я верю, не злись. Так что же он?
— Ну, он спросил, как я живу, и так далее. А потом сказал, что вполне полагается на меня, потому что хорошо помнит меня по тем временам… по работе на кафедре… и что я мог бы ему помочь. И предупредил, что это очень опасно.
— Да в чем опасность-то? Взрывы у него, что ли, бывают?
— Взрывы? Не думаю… Еще он сказал, что берет с меня слово — молчать, что бы ни случилось, и не вмешиваться, а только выполнять его поручения.
— Это дело, по-моему, плохо пахнет, вот что! — Роже сел и свесил ноги через парапет. — Опасность, тайны какие-то, молчи как убитый. Что он — фальшивомонетчик, что ли?
Альбер молчал.
— А насчет платы ты с ним уговорился? — спросил Роже.
— Нет… я об этом не подумал…
— Вот, пожалуйста! Гениям, конечно, не до этого.
— Он сказал, что ночевать придется у него. И работать день и ночь.
— И ты согласился?! — Роже побагровел от возмущения. — Нет, посмотрите на этого олуха!
— Можно подумать, что у меня есть выбор, — сказал Альбер.
— По сравнению с такой штукой? Конечно, есть! Разбей первую попавшуюся витрину и сядь в тюрьму. Можешь мне поверить — это безопасней, чем твоя затея.
— Послушай, Роже, — терпеливо сказал Альбер. — В тюрьме сидеть я не хочу. А нейрофизиология — это моя профессия. И я ее люблю. Все эти годы я мечтал, что найду работу по специальности. А тут еще — такой руководитель, как профессор Лоран.
— Хорошо. Ты мне все же объясни: какое отношение к науке имеют все эти разговоры об опасности и тайне? Я ведь тоже не сегодня на свет родился!
— Этого я не знаю. Послушай, Роже! — Альбер положил свои длинные худые пальцы на смуглую волосатую руку моряка. — Давай уговоримся так. Завтра у Лебрена не много работы, ты справишься один. Если я не успею забежать к Лебрену до того, как ты освободишься, — жди меня на площади Шопена, ладно? Я хоть на минутку да появлюсь. Идет?
— Идет, — угрюмо сказал Роже. — Не нравится мне вся эта история, говорю тебе.
— Ну, я посмотрю, что там такое, — примирительно проговорил Альбер. — А тогда решим, как быть.
Роже снова лег на спину и закрыл глаза. Альбер сидел, разомлев от тепла, от праздничного сверкания Сены, от блаженного ощущения сытости. Мимо проплыла баржа; загорелая черноволосая девушка босиком ходила по палубе, развешивая белье, и что-то напевала низким приятным голосом. Колеблющиеся отсветы водяной зыби пробегали по борту баржи, смуглые крепкие ноги девушки ступали легко и уверенно по чистым доскам палубы, разноцветное белье пестрело на веревках, окно каюты было оплетено душистым горошком, и все это было так мирно и спокойно, что Альбер следил за баржей, пока она не нырнула в тень под мостом Пасси.
Не хотелось думать о том, что ждет его завтра в доме профессора Лорана. Не хотелось думать ни о чем вообще. Только сидеть на нагретых камнях, закрыв глаза, видеть теплый красный свет, проникающий сквозь веки, и слышать легкие равномерные всплески воды… Больше ничего…