Поединок с собой

Шамфор приблизил темно-карие живые глаза к лицу Альбера.

— Вы любите его, мой мальчик! — сказал он. — Это с вашей стороны очень хорошо. Я, слово чести, сколько бы ни злился на Лорана из-за Сент-Ива, я сам восхищаюсь им. Но вы должны любить с открытыми глазами. Лоран — фанатик, сумасшедший, он погубил Сент-Ива, сам стоит на пороге смерти и подвергает опасности всех, кто рядом с ним. Да, я знаю, вы все там молодые, здоровые, смелые, вы думаете, что справитесь с любой опасностью. Но всего не предусмотришь. Кстати, Лоран продолжает опыты со стимуляторами и с гормонами?

— Нет. Поль все еще болен, из-за него профессор боится трогать Пьера: эти двое как-то очень связаны друг с другом. С Мишелем сейчас тоже нельзя экспериментировать, он во многом замещает профессора…

— Хм, он предложил его вообще заместить, значит! Любопытный субъект…

— При нашей помощи, — сказал Альбер. — А Франсуа решено готовить к операции. Главным образом из-за этого я к вам и пришел…

— Ладно, — сказал Шамфор, выслушав Альбера. — Я пойду и посмотрю на месте, как обстоит дело, раз уж мне все равно надо идти в этот ваш паноптикум. Но, во-первых, я согласен с этим чертовым Мишелем, что операция совсем не ко времени во многих смыслах. А во-вторых, я хочу вам кое-что объяснить для вашей же пользы, мой мальчик. Постарайтесь правильно понять. Я повторяю для начала, что достижения Лорана поистине чудесны. Его Мишель, в сущности, такая же конструкция из пластмасс и полупроводников, как мой Сократ. С одним отличием — у него живой человеческий мозг. И этот мозг делает его человеком, с такими достоинствами и недостатками, которые могут быть присущи лишь человеку. Мой Сократ никогда не предложил бы замещать меня, хотя он в этой роли был бы куда надежней, чем Мишель в роли заместителя Лорана. У него нет честолюбия, эгоизма, страха, но зато нет и настоящей широкой инициативы, игры воображения, богатства эмоций…

— Ну, у Мишеля тоже нет ни эмоций, ни воображения.

— И все-таки Мишель — человек, хотя и неполноценный, — сказал Шамфор. — Если б такой тип оказался среди людей, его бы почти наверняка отправили в психиатрическую лечебницу, несмотря на все его поразительные способности… Но я не об этом. Я хочу сказать, что, как бы мы с вами ни восхищались гением Лорана и его бешеным упорством, все-таки факт остается фактом: он не решил той основной задачи, над которой сейчас бьются ученые во всем мире, — он не раскрыл тайны сознания, не смог изучить сложнейший механизм головного мозга. Ведь вы понимаете, что он сделал? Он вырастил в лаборатории человеческий мозг, более или менее жизнеспособный, несмотря на неестественные условия, в которых этот мозг находится. Он вырастил таким же искусственным путем и весь человеческий организм — ну, пускай неполноценный, пускай с пониженной жизнеспособностью и работоспособностью, но все же! Это при современном уровне развития биохимии и нейрофизиологии настоящее чудо. Лоран далеко обогнал свой век. Но ведь недаром Лоран не может толком ответить, во имя чего он совершил это чудо. Конечно, он приготовил ответ, но какой нелепый, вы же сами слышали.

— Но ведь если в мире многое изменится, — сказал Альбер, — ну, если на всем земном шаре будут свобода, равенство и братство, — тогда воздействие на человеческий мозг может пойти правильным путем? Вы в принципе считаете возможным усовершенствование мозга?

— Да, конечно. Как считаю в принципе возможным наступление всеобщей свободы, равенства и братства, уничтожение неграмотности, дикости, болезней. Не только возможным, но и необходимым, неизбежным. Другой вопрос, доживем ли мы до этого. Сомневаюсь, даже по отношению к вам. А решать все вопросы нам с вами приходится, учитывая современную обстановку. Но ответ Лорана нелеп вдвойне, он трагически нелеп. Я, собственно, потому заговорил о политической стороне вопроса, что меня поразило, как это Лоран, мой товарищ по маки, хороший боец, вдруг несет такую чушь, будто с луны свалился! А ведь можно было бы и не говорить обо всем этом. К чему? Ведь Лоран вовсе не научился управлять сознанием. Способности Мишеля и Франсуа случайны и сомнительны; даже если допустить, что Лоран и в дальнейшем сможет получать такие же результаты, как в этих двух случаях (пока всего в двух, заметьте, мой мальчик!), то надо еще проверить, насколько они устойчивы и не перекрывается ли их польза многими и сейчас хорошо заметными недостатками развития. Давайте-ка сообразим, что получается. Лоран вырастил четыре мозга. Три из них существуют отдельно от живого организма, значит, в условиях явно неестественных. Один — у Поля — управляет, как и положено человеческому мозгу, живым организмом и находится с ним в естественной неразрывной взаимосвязи. Электроды вживлены во все четыре мозга. Питание у всех одинаковое. Так почему же способности какого бы то ни было рода удалось развить только у двоих? Вдобавок, именно у тех, кто был создан раньше, а не наоборот, как можно было бы ожидать! Лоран объясняет, что Поль был оставлен для контроля, а у Пьера мозг сильно поврежден.