— Я не помню, когда первый раз увидел тебя, — признался Хамит. — Я очнулся, ты склонилась надо мной, и я узнал, не увидел впервые, а узнал твое лицо.
— А я первый раз увидела тебя там, на площади. Ты стоял один, совсем один, и мое сердце сжалось от боли за тебя.
— Я был страшен тогда?
— Ты был прекрасен. Ты был один, ты был связан, а они с винтовками, на конях, но ты был сильнее их, потому что все, кто видел тебя тогда, знали — ты не сдашься. Они могли убить тебя, но победить не могли.
— Я помню все, Хабиба. Я помню, что еще не расплатился с долгом...
— Молчи. Я убила человека.
Он перебил ее:
— Ты убила бешеную собаку.
— Я убила очень плохого человека, но я убила человека и не жалею об этом, потому что это цена моего сегодняшнего счастья.
Они сидели во дворе своего дома и говорили тихо-тихо, стараясь не разбудить хозяйку.
— Понимаешь, Хабиба, я и раньше знал, за что сражаюсь. Как и сейчас, я был уверен, что борюсь за светлое будущее человечества, за счастье всех людей. Но это было только идеей, которой я был предан беспредельно. И только с тобой я понял, я почувствовал, что человечество — это люди, которые живут рядом со мной на земле, что человечество — это Крумин, это Иван, это... я. Человечество — это ты, Хабиба. А счастье всех людей — это свободный труд, приносящий усталость и гордое удовлетворение за сделанное, и праздники, которые дарят отдых и любовь.
— Жизнь прекрасна, Хамит? — спросила Хабиба.
— Жизнь прекрасна, Хабиба! — ответил Хамит.
— Скажи, что ты любишь меня, — совсем тихо попросила она.
Беззвучно шевелились губы Хамита, произнося неслышимые слова признанья, но она сердцем слышала их и улыбалась благодарно.
— А теперь ты скажи, что любишь меня, — попросил он.
Ее губы шевелились, беззвучно произнося слова любви.
15
В одной руке его был маузер, в другой — наган. Хамит отстреливался с обеих рук. Он смотрел перед собой, мгновенно почуяв опасность, оборачивался и тут же посылал пулю, падал на землю, не прекращая огня. Он сражался за себя, за Хабибу, за человечество.
Предварительно расставленные на различные расстояния и в различных плоскостях камни и комья земли разлетались мелкими брызгами.
Подошел Иван, сел в траву, дождался, когда кончатся обоймы, спросил Хамита уважительно и осторожно:
— И ни одного промаха?
— Бывают и промахи, — ответил Хамит, деловито снаряжая наганный барабан, и добавил объективности ради: — Но редко.
— А я только с винтовки прилично бью.
Хамит перезарядил маузер и, щелкнув обоймой, вдруг понял, зачем пришел Иван:
— Мне уже пора?
— Сказали, чтобы был готов, Хамит Исхакович.
В малахае, в бешмете, в тяжелых сапогах, с небольшим мешком за плечами, он был просто казах, собравшийся в дальнюю дорогу.
— Ты надолго? — спросила Хабиба. Она стояла, прижавшись лбом к его могучей груди. Маленькая, беззащитная, несчастная.
— Не могу сказать.
— Это очень опасно?
— Не имею понятия.
— Тебя убьют?
— Не знаю.
— Ты любишь меня?
— Да.
Ехали молча. Впереди Крумин и Хамит, сзади группа сопровождающих. Наконец Крумин, обернувшись, сказал:
— Подождите.
Красноармейцы остановились. Отъехав от группы, Крумин предложил:
— Простимся здесь, Хамит.
Они спешились. Хамит ожидающе смотрел на Крумина.
— Это очень опасно, Хамит.
— Я знаю.
— Но у меня нет другого выхода.
— У нас нет другого выхода, Ян Тенисович.
— Это сделать можешь только ты.
— Я сделаю это.
— Я знаю, что ты не помнишь, когда улыбался последний раз. Но сегодня улыбнись мне на прощанье.
— Я обещаю улыбнуться вам, когда мы сделаем это, — твердо произнес Хамит и хлестнул коня. Конь с места взял в галоп.
Галопом. Рысью. Шагом. Рысью. Шагом. Галопом. По равнине, по холмам. Сквозь кустарники. По дороге, по целине, по песчаному свею ехал казах. По родной своей суровой и прекрасной земле. Утром и вечером. Днем и ночью. Были селенья по дороге, были люди на его пути. Но он не останавливался.
16
Разгребая руками частые и упругие ветки, Саттар шел сквозь кусты. Противоестественно мягкая почва, вся в ядовито-зеленой траве, опасно пружинила под ногами. Но незаметно на глаз дорога поднималась, и вскоре впереди засветлело: сквозь редеющее переплетение кустов угадывалось открытое пространство.
Подставив солнцу обнаженную грудь, на поляне лежал Хамит. Глаза его были закрыты — он отдыхал.
— Ты здесь, Саттар, — сказал он, не открывая глаз. — Выходи.
Саттар не спеша появился из-за кустов, подошел, сел на корточки.
— Я пришел, — объявил он гордо.
— Слушаю тебя, — Хамит перевернулся на бок и лениво приподнялся.
— У них три лагеря. Приблизительно в тех местах, о которых думал Крумин. Входы в тугаях я отметил, как условились.
— Не заметят?
— Нет.
— Теперь о нем, — от лености и следа не осталось. Собран, строг, внимателен.
— Каждую ночь он скачет в Чиили.
— Зачем?
— Любовь.
Хамит удивленно и недоверчиво хмыкнул. Саттар посмотрел на него и разъяснил без улыбки:
— Сердобольная вдова.
— Сколько человек его сопровождает?
— Со вчерашнего дня он отправляется в путь один.
— Почему?
— Потому что позавчера, собираясь по нужде в дальние кусты, я попросил двоих сопровождать меня, сказав, что опасаюсь нападения. Ему рассказали об этом.