Поединок. Выпуск 18

На нужный дукан Александр напал в конце улочки. Чего тут только не было: крученые кренделя, разноцветные сахарные палочки, пирожные под синей глазурью… Круглолицый, с двойным подбородком дуканщик, заметив, как загорелись при виде товара глаза у шурави, растаял в улыбке и знаками пригласил в глубь дома, всем видом обещая еще нечто сладчайшее. Саша, как завороженный, последовал за дуканщиком в устланную коврами комнату. И тут от стены отделились два бородатых типа с жуткими рожами. Они сунули ему в рот кляп, связали руки и погнали сквозь грязные пустынные дворы, перебрасывая через дувалы. Свои были рядом. И если бы только догадались… Лишь очутившись в «зеленке», Саша понял, что это конец, и заплакал…

Очнувшись, он провел рукой по щеке – она была мокрая. Заключенные перед выходом на прогулку собрались у решетки. Муэдзины уже прокричали призыв на молитву. Двор крепости опустел. Остались два вооруженных автоматами моджахеда: один кружил возле пленных, другой стоял на часах у приземистого строения с зарешеченными оконцами. На крыше возле пулеметной установки не было никого.

Погромыхивая цепями, пленные брели по кругу, лениво перебрасываясь словами. Люди уже изрядно надоели друг другу рассказами, правдивыми или придуманными, об обстоятельствах, при которых попали в Пакистан. Сил на проклятия тем, кто придумал войну, кто лишил молодости, любви, семьи, счастья, оставалось все меньше. Воспоминания о прошлом будоражили, но делиться ими не очень-то хотелось. Недоверие к случайным, хоть и своим, ребятам было главным препятствием к откровенности.

Выркович пристроился к Моряку. Тот был, пожалуй, самым болтливым, с удовольствием вспоминал Одессу, рассказывал о плаваниях в загранку, о портовых девочках фартовых. У Моряка было бурное прошлое. У Вырковича, кроме школы и Олеси, – ничего.

– Расскажи что-нибудь? – попросил Саша. – Скука скулы сводит.

Моряк язвительно хихикнул:

– Не тоскуй, малец. Сгуляешь разок в пыточную, вмиг скука пройдет.

– Злой ты, Моряк. Совсем одичал.

– Правильно заметил. Это я сейчас таким стал, здесь. А прежде лопухом был, вроде тебя. В армию служить, правда, не рвался, об иной планиде мечтал, но про интернациональный долг и бедных афганцев думал так, как в газетах писали.

– Я и сейчас так думаю, – возразил Выркович.

– Не придуряйся! Или уж так запудрили тебе мозги, что до сих пор ничего не понял? Ты ж стопроцентный оккупант. И убийца.

– Неправда. Я… я не убивал.

– Потому что не успел, руки окоротили. Да и какой из тебя стрелок.

– А присяга? Мы же солдаты.

Моряк поглядел на парнишку с сожалением, желчно усмехнулся:

– Блаженный или прикидываешься?.. Ну да черт с тобой. Лично я сыт всем по горло. И будь моя воля, я бы тех, кто эту кровавую баню затеял…

Подошел пленный из новичков, прибывших вместе с Вырковичем, – коренастый некрасивый парень с рябым лицом. По рассказу, служил он в радиолокационной роте. Был на «точке» в горах. Там его духи и достали. Продали властям всего-то за триста афганей.

– Покурить не найдется? – спросил Связист. Глаза его слезились, веки то и дело помаргивали. Лицо опухло от москитных укусов и походило на плохо надутый футбольный мяч. Эти твари донимали всех, особенно новичков, – привыкнуть европейцу к жалящим тропическим насекомым невозможно.

– Попроси чего полегче, – ответил Моряк, обрадовавшись новому собеседнику. – О табаке придется забыть. Тут ничем не разживешься. Порядки хуже, чем у фашистов.

– Заметил уже, – сказал Связист. – В банде и то лучше кормили.

– Бадабера – исправительная тюрьма, а не рай с гуриями. Сюда отправляют самых отпетых, для перевоспитания. И охраняют нас, как гарем великого султана. Я бы над воротами написал: оставь надежду всяк сюда входящий.

– Этот вон, наверное, уже оставил, – кивнул Связист на одиноко бредущую вдоль тюремной стены фигуру.

– Бог шельму метит, – процедил сквозь зубы Моряк и сплюнул под ноги.

– Откуда известно, что он предатель? – спросил Выркович. Несчастный вид Танкиста, превратившегося буквально в тень, вызывал острую жалость.

– Жаба в доверительной беседе сообщил, – хихикнул Моряк. – Но, если серьезно, то зря подачки не делают.

– На мне тоже кандалов нет, но это не значит…

– Не сравнивайся со всяким. Тебя по малолетству и хлипкости не заковали. Носом не вышел. А этого, – кивнул он в сторону Танкиста, – обозначили, чтобы всех оповестить.

В этот момент Танкист надрывно закашлялся. Содрогаясь, попытался опереться о стену, но не удержался и медленно сполз' на землю.

– Тебе плохо? – спросил подбежавший Выркович.

– Ничего, пройдет, – прохрипел Танкист, пытаясь справиться с приступом кашля. Кожа на лице была мертвенно-бледной, высохшей. Из глаз-щелочек бил угасающий жар.

Подошли несколько пленных, окружили.

– Эко его, беднягу, – сказал кто-то жалостливо. – Может, помочь чем?

– Отхлынь, ребята, – раздался резкий окрик Моряка. – Он же нас всех, сука, заложил!

Танкист вздрогнул, затравленно оглянулся. Взгляд стал жестким. Губы дрогнули, но не произнесли ни слова.