Поединок. Выпуск 18

– До худших дней, – хмуро поправил парня кадровик. – А лучшие дни для тебя наступят с завтрашнего утра, – человек в гимнастерке внимательно изучил новенький паспорт, хрустящий военный билет и затрепанные шоферские права, выданные на имя Федора Ломунова. – Сядешь, мил человек, для начала на дизельную, а там посмотрим.

– Да я к дизельным и близко еще не подходил!

– Ну и что с того? Не подходил – подойдешь. Хорошему шоферу любой механизм не в диковину. Подумаешь, велика важность на колесах: в середке железки, а вокруг деревяшки. Иной чудак (Чудак вздрогнул) за обыкновенный веник от персональной темноты своей берется с опаской, зато другому удальцу-молодцу и в незнакомой машине каждый болтик сам о себе все расскажет. Или вас там не этому учили?

– В армии-то? Этому, – теперь уже более сухо ответил Чудак и пристально всмотрелся в бледное от недосыпаний лицо человека за столом. – Именно этому самому и, понятно, еще кое-чему.

– Ну, а коли так, мил человек, сгоняешь на завод, где для нас новая партия дизельных приготовлена. Там и с мотором знакомство сведешь, а машину сюда своим ходом доставишь. Действуй. В соседней комнате тебе оформят командировку и дадут место в общежитии.

Как и следовало ожидать, общежитие – предмет гордости не стесненной в средствах автобазы – было самой обыкновенной безликой пятиэтажкой без лифта, обсаженной снаружи чахлыми, видно, никогда не поливавшимися топольками. Дверь с выведенной на ней мелом цифрой «9» в самом конце длинного и полутемного коридора на четвертом этаже оказалась незапертой, и, толкнув ее, Чудак вошел в отведенное ему кадровиками жилье. Вдоль грубо побеленных стен в нем теснились шесть узких коек, столько же тумбочек и один платяной шкаф на всех, а посередине, под низко свисающей лампочкой без абажура, покоился накрытый промасленными газетами обеденный стол – тоже один на всех.

– Да-а, отнюдь не люкс в государствах Бенилюкс!

Не раздеваясь, а лишь расшнуровав и стащив запекшиеся на ногах ботинки, Чудак вытянулся на одной из коек, опустив подбородок себе на грудь и расслабленно откинув вдоль тела ладонями вверх повернутые руки. Вытянулся – и перед закрытыми глазами сразу же поплыли бледное лицо неулыбчивого человека в отделе кадров, помянувшего некстати чудака с веником, мирные пейзажи реки и ее берегов, добрые глаза той женщины с двумя авоськами, в которых, как пластины тусклого серебра, топорщилась дефицитная вяленая вобла. Перед глазами потянулись бесконечная степная дорога, усеянная еще не отстоявшимися после ливня лужами, огромными лужами, частично выплескивавшими себя на обочины из-под колес угнанной Чудаком машины, и многослойная белизна отраженных в мутной воде облаков, и – между теми облаками – словно бы нетронутая синева по-летнему бездонного неба. Несколько раз голая – без протекторов – резина на скатах заставляла полуторку буксовать на одном месте, завывая мотором и в две широкие струи отбрасывая грязь на придорожные травы. И снова затем безлюдная, словно бы кружащаяся за окошками раскаленной кабины степь в неровных и густых трещинах от жары, в глубоких трещинах, чуть оплывших по краям под действием недавно хлеставшей с высот благодатной влаги.

– Привет, новенький!

– Салют, старенький! – Чудак, мгновенно очнувшись, привычно сориентировавшись и уже прикидывая, сколько же длилось его забытье, успел одновременно разглядеть еще и парня в желтой майке, сидевшего на противоположной койке с книгой в руках. – Я не очень громко храпел?

– Совсем не храпел.

– И не ругался?

– Так, самую малость, – охотно подхватил шутливый тон парень в желтой майке. – Когда запинался.

– А чего я запинался?

– Так ты же устройство мотора ГАЗ-51 нараспев тянул добрых полчаса. А когда запинался…

– Силен врать. Даже мне, широко известному в узких кругах Федору Ломунову, видать, не уступишь.

– Где уж нам до вас!

– Тебя как звать-то?

– Васькой. Василий Кирясов аз есмь то есть.

– Про любовь читаешь?

– Про животных. Про братьев наших меньших. Знаешь, люди неспроста спокон веку лечились цветами, листьями, корой, сушеными травами, змеиными ядами, настойками корней, а то и просто соками растений…

– Ого! Капитальные здания! Но при чем тут животные? Или они личный пример нам подавали?

– Ты не смейся, подавали. Знаешь, если змея ужалит собаку, та побежит в лес и найдет траву, спасающую от яда. Овцы, чтобы вывести из нутра кишечных паразитов, нажимают на полынь, а лоси – так те на чемерицу. Медведь и тот не заляжет в берлогу, пока не продезинфицирует себе чем полагается брюхо изнутри.

– А снаружи?

– Не смейся, говорю. Знаешь, и коровам, и лошадям откуда-то ведомо, что горький лопух, белена, конский щавель и дурман в какой-то мере ядовиты.

– Откуда-то ведомо! Скажи, пожалуйста, какая мистика!

– Да, мистика не мистика, а что-то тут есть. Вот и кошки в больших городах, вынужденные неделями не покидать квартир в многоэтажных зданиях, поедают цветы в горшках, страдая от витаминного голода.

– Я скоро сделаю то же самое. Правда, не от витаминного голода, а просто от голода.

– Ну, в нашей общаге по части горшков с цветами, сам понимаешь…