Поединок. Выпуск 2

Странное, двоякое чувство испытывал Ратников, внимательно наблюдая за пленным. Лицо открытое, даже вроде бы симпатичное. Спокоен. Судя по всему, говорит правду. Даже если сопоставить то, что было известно о селе Быкову и что знал сам Ратников, — все полностью совпадало. Конечно, просто повезло, что попался такой сговорчивый немец, показания его значат немало. Но, с другой стороны, Ратников никак не мог взять в толк, почему с такой легкостью, даже без малейшего нажима этот человек выдает им все сведения. Ведь фактически он выдает военную тайну, нарушает присягу, которую наверняка давал, предает то, что клялся не предавать. Как это сопоставить? Ратников с первого дня на фронте, слыхал, как держатся на допросах наши ребята, оказавшиеся в плену. Да. и самого его допрашивали, и он знал, как надо вести себя, понимал, что нет ничего ниже, пошлее предательства... А этот как кухонные сплетни разбазаривает. Он был доволен показаниями пленного, но внутренняя логика, выработанная всей жизнью, воинскими законами, не позволяла ему уважать его, заставляла скорее презирать. Нельзя же выкупать себе жизнь такой ценой. Есть, в конце концов, понятия более высокие, которые не позволяют человеку вставать на колени, а, напротив, помогают ему гордо поднять голову, даже когда он обречен. Ратников понимал, что это совсем другое, что нельзя, конечно, сравнить нашего солдата с фашистским — они и живут, и воюют, и умирают по совершенно разным законам и понятиям. И на свободе, и в плену... И все-таки этого он презирал. Презирал, как ни странно, за то, что тот... давал ценные, так необходимые ему, Ратникову, и его товарищам, показания. И еще он ни на минуту не мог не чувствовать, что перед ним враг, один из тех, кто вольно или невольно пришел на русскую землю завоевателем.

— Когда он должен вернуться на хутор?

— Во второй половине дня. Господин комендант должен послать с ним помощь.

— Карателей? Хутор поджечь, жителей расстреливать?! — вскипел вдруг Ратников. — И он с ними?

— Нет, нет, нет! — немец взмолился, вскидывая руки. Шкипер переводил: — Я не убил ни одного человека. Верьте мне.

— Что станет делать, спроси, если мы его отпустим?

Шкипер недоуменно взглянул на Ратникова:

— Шутишь, старшой?

— Нет, не шучу.

— Говорит, что немедленно позабудет об этой встрече.

— Как же он вернется без автомата?

— Пожалуй, скажет: уронил в море, когда лез через скалы. Такое местечко тут есть. Ему поверят.

Немец заинтересованно, преданно смотрел на Ратникова: видно, такой разговор ему нравился.

— Опять воевать будет против нас, когда вернется?

— Если заставят, отказаться невозможно: он — солдат. За нарушение присяги — расстрел. Но все же постарается не воевать.

— А разве он не нарушил присягу сейчас? — не утерпел Ратников. Ему хотелось знать, что ответит на это пленный. — Он же выдал нам секретные сведения.

Немец помолчал, несколько смутившись от такого поворота в допросе. Он явно недопонимал, чего же от него еще хочет этот странный русский командир. Что-то забормотал, растерянно пожимая плечами.

— Говорит, что у него жена и двое малышей, — перевел шкипер. — Он должен жить ради них. Это выше присяги.

— Вот у Быкова тоже жена и малыш. Он тоже должен жить ради них. Но ведь вы его хотите убить! За что, понимаешь ты это? А сколько тысяч русских уже убили...

— Я маленький человек. Не я воюю с Россией. Будь моя воля, сейчас бы домой уехал. Зачем мне эта война?

— Что ему известно о потопленном неделю назад транспорте? — спросил Быков.

— Говорит,-это произошло недалеко отсюда. На нем было около семисот солдат, подобрать успели лишь несколько десятков, остальные погибли. Но у них не любят говорить об этом.

— Не понравилось, значит? — Быков подмигнул шкиперу: — Вот она, шкипер, наличность. С одного залпа!

— Способные ребята, — засмеялся тот. — Жаль, не видел этого концерта.

— Знает ли он, спроси-ка, что-нибудь о прорыве русских моряков с полуострова, в районе Волчьей балки?

Немец долго пытался вспомнить, сообразить, о чем его спрашивают. Потом вскинул указательный палец.

— О-о! Отвечать не могу, это не мои слова. Один ефрейтор, мой знакомый, говорил: в той операции русских прижали к морю, сбросили с обрыва. Их было мало, они не могли устоять. Прорвалась только небольшая часть, — перевел шкипер.

— Прорвалась-таки! Слышишь, старшой?! — возликовал Быков.

— Ну, чего еще спросить у фрица? — насмешливо бросил шкипер. — Как хошь обкатывай, все выложит: тряпка! Эх, воспитал бы Гитлер всех своих подданных такими исусиками...

— Спроси-ка, есть ли базар на селе? — сказал вдруг Ратников. Он увидел возле другого шалаша Машу, развешивавшую по ветвям окровавленные тряпицы, и у него моментально созрел план.

— Да, есть. — Немец оживился.

— А лекарства, медикаменты можно купить?

Немец несколько удивился, но, тоже увидев Машу, понятливо закивал:

— Есть. Старый аптекарь торгует.

— Что теперь делать с ним? — неожиданно спросил шкипер. — По рукам и ногам свяжет.

Ратникова и самого мучил этот вопрос. Но ответа он пока не находил.

Шкипер вопросительно взглянул на него:

— Может, того, а?

— Законов не знаешь?!