Поединок. Выпуск 3

Но в том, что он раскрыт, он еще окончательно не был уверен. Ему теперь надо было обязательно это проверить. Во что бы то ни стало.

Для этого Трефолеву и было дано указание о новом виде передачи. Тем более что камера хранения стала ненадежной.

Для того чтобы определить, накрыт ли Трефолев, избранная Тереховым новая система была идеальной.

Начало мая. Курортников немного. Если, допустим, кто-то из наших сотрудников приедет с Трефолевым в Сосновск и будет наблюдать за ним, скажем, сидя на той же набережной, — Терехов сразу это заметит. Ведь его долгие прогулки по набережной логически оправданы.

Тогда уже он будет твердо знать, как себя вести.

Но видимо, еще до мая у Терехова появились какие-то другие, более веские опасения.

Может быть, он заподозрил меня. Именно этого я боялся. Пусть я не дал ему для этого никакого повода.

Может быть, он просто хотел проверить, в какой мере Сосновском заинтересовались органы госбезопасности.

Кроме всего прочего, он получал прекрасную возможность навести наблюдающих на ложный след.

Идеальной фигурой для этого был Прудкин.

Терехов давно заметил махинации Прудкина с камерой хранения. Он понимал, что этим могут заинтересоваться и те, кто, как он думал, наблюдают за Сосновском. Значит, оставалось лишь подтвердить эти подозрения.

Достать отпечатки пальцев Прудкина для Терехова не составляло труда. Все афиши кинотеатра Терехов рисовал в кабинете Прудкина. Прямо на столе лежала ватманская бумага, стаканы с краской, которые Прудкин наверняка переставлял.

Теперь Терехову оставалось только эти отпечатки использовать.

Прежний канал связи для Терехова давно был под сомнением. Связь же была ему нужна как воздух.

Или — органы госбезопасности были убеждены, что тому, кого они ищут, связь нужна как воздух.

Да. Он был уверен, что это предполагают и те, кто наблюдает за поселком. Так родилась идея выхода в эфир в районе Щучьего озера.

Терехов отлично знал местность, знал каждый кустик, каждую тропинку. Он рассчитал — если он выйдет в эфир в районе озера, то успеет спокойно вернуться в поселок. До того как озеро будет оцеплено.

Выйдя в эфир, Терехов затем надежно спрятал рацию, а в кустах оставил стакан с отпечатками пальцев Прудкина.

Сам Прудкин выезжал в эти дни в Ригу. Значит, для органов госбезопасности очерченный Тереховым круг замыкался.

Завершала все и ставила под всем точку, по замыслу Терехова, вторая рация, подброшенная под летнюю эстраду. На нее Терехов тоже заблаговременно перенес отпечатки пальцев Прудкина.

Тем не менее Прудкина мы не арестовали.

Косвенно помогло и косвенно помешало Терехову то обстоятельство, что Прудкин, обнаружив чемодан под эстрадой, не взялся за него руками.

Ведь если бы Прудкин взялся за чемодан и заявил, что брался за него, все могло получиться иначе. Это заявление, как ни странно, могло бы обернуться против Прудкина. Не исключено, что Сторожев решился бы арестовать его. Тогда — до определенного момента, конечно, — Терехов бы достиг своей цели.

Но в том-то все и дело, что ход с чемоданом под эстрадой был действительно сильным ходом.

Взялся ли Прудкин за чемодан, заявил ли он об этом — было в конце концов неважно, Терехов этого и знать не желал. Ему достаточно было убедиться, что, найдя отпечатки пальцев Прудкина, мы тем не менее не арестовали его.

Это и было для Терехова важным знаком.

Он должен был понять в результате всего этого, что обложен. Причем обложен квалифицированно. По всем правилам. А раз так — надежды на спасение нет.

Он понял, что теперь при всем его желании он так и не заметит тех, кто наблюдает за ним и Трефолевым.

И то, что он в самом деле не заметил никого на набережной, было для него зловещим знаком.

Терехов создавал пустоту для нас. И теперь понял, что сам попал в эту пустоту. А он знал, что такое пустота.

Так Терехов убедился, что единственный выход, который ему остается, — проглотить облатку.

Что он в конце концов и сделал.

— Давайте прикинем все еще раз, — предлагает Сторожев. — Для меня сейчас не так важно, как и где Терехов был завербован. Важно другое — что было первопричиной, толкнувшей его на это. Он жил в Ленинграде, в Москве, несколько раз выезжал за границу. Вот все документы об этом. Возможности у него, как говорится, были самые широкие. Но суть не в них. Зачем он это сделал? Что толкнуло его на такой шаг? Деньги?

Все молчат. Понятно, что и я стараюсь не перебивать рассуждений Сторожева.

— Вернее всего, именно деньги. Других причин я не вижу. Не любить Советскую власть у Терехова не было никаких оснований и поводов. Все, что надо, у него было. Ему, так сказать, были предоставлены самые широкие возможности.

Сторожев листает папку. Слышно, как скрипит карандаш стенографиста. Стулья составлены тесно, людей в кабинете Сторожева очень много. Так что мне кажется — Сторожев собрал так много людей неспроста.

— Говорят, у него был чрезвычайно скверный характер.

Братанчук незаметно трогает меня коленкой.

— Володя?

— Да, Сергей Валентинович.

— Говорят?

— В этом я убедился на собственном опыте.