Поединок. Выпуск 3

Но период расцвета жанра, его начальный взлет не привел к результатам, которых могла бы ждать наша проза. Появились критики («какие-то скучные дяди и тети», по меткому выражению Сергея Голицына, одного из тогдашних авторов «Всемирного следопыта»), которые обрушились с разными нападками на приключенческие произведения и их авторов. Уже во времена РАППа стало модно обвинять жанр в отрыве от жизни. Приключенцев призывали не придумывать, не мечтать, а писать о вещах определенных, ясных, например о стройках с их конкретными проблемами. При этом совершенно не учитывалось, что приключенческая литература сильна не тем, что описывает ход строительства (для этого есть иные жанры), а тем, что воспитывает строителей смелыми, ищущими, настойчивыми. Были упреки в излишней... увлекательности, якобы вредящей прозе вообще, оттесняющей более «серьезные произведения» на второй план. Любопытно: утверждая право писателя на острый сюжет и отстаивая, в частности, А. Козачинского, «Литературная газета» публикует статью с выразительным названием: «В защиту занимательности». В поддержку приключенческой прозы выступает Максим Горький, который положительно оценил работы Леонида Борисова и Льва Никулина и требовал учитывать естественное стремление юных читателей к яркому и необычному. Об этом же писал и такой серьезный педагог, как Антон Макаренко.

«Скучные дяди и тети» вменяют жанру в вину те его особенности, которые неотделимы от его сути. Мы хорошо знаем, что приключенческие авторы описывают, как правило, случаи редкие, исключительные. Писатель показывает героя в тот момент, когда он переживает самые тяжелые минуты жизни. Если мы с вами вспомним десяток любимых приключенческих книг — ну, скажем, таких, как «Жестокость» и «Испытательный срок» Павла Нилина или «Майор Вихрь» Юлиана Семенова, — то обнаружим без труда, что писатели изучают характер в ситуации исключительно напряженной, даже трагической, наводящей на мысль об обреченности, близкой гибели. Это, конечно, не случайно. Такова особенность остросюжетной литературы — тяготение к драматическим обстоятельствам. В те мгновения, когда человек действует как бы независимо от всех, решая главный вопрос жизни, когда он сам, наедине со своей совестью, со своим чувством долга и ответственности перед Родиной и товарищами оказывается один себе судья, характер раскрывается с наибольшей выразительностью и силой. Только в такой обстановке и рождается подвиг.

И вот некоторые критики, обнаружив это свойство жанра, поспешили обвинить его в том, что он склоняется к показу одиночек, тяготеет к необычным, излишне обостренным ситуациям («модельным» — как мы говорим сейчас на языке науки), искусственно изолирует героев. Но если вдуматься — разве наши герои оставались одиночками? Драматизм положения лишь выявлял в них то, что было заложено в их души всей предыдущей жизнью, коллективом, воспитавшим их. То, что вызревало в человеке годами, вдруг одним протуберанцем выплескивалось наружу. Вот почему поведение таких героев, если прибегнуть к анализу, а не скользить по поверхности фактов, глубоко социально, обусловлено и свидетельствует о состоянии общества в целом. За частным драматическим эпизодом просматривается нечто значительно более широкое, важное. То есть наша приключенческая литература решала те же задачи, что и любая иная область творчества, только своими, особыми средствами.

То, что многие критики требовали от жанра тех качеств, какие ему не свойственны, приводит к последствиям не очень приятным. Многие авторы-приключенцы уходят в более чтимые, «престижные» области прозы, а произведения, написанные в лучших традициях отечественной приключенческой литературы, изымаются из жанра, зачисляются чисто формальным, можно сказать, банковским путем на иные счета. Так случилось, скажем, с «Двумя капитанами» В. Каверина. До сих пор он носит робкое и невнятное наименование «романа для юношества». Хорошую книгу как-то уже немодно, несерьезно причислять к приключенческой литературе.

Что же остается жанру? Лишь тот самый нижний уровень, который химики именуют осадком. И вот место пылкого и живого Володи Патрикеева из «Зеленого фургона» занимает печальной известности майор Пронин, человек-схема. Естественно, майора Пронина и его создателя критики бьют. Бьют поделом. И тем более основательно укореняется в нашем сознании мысль, что приключенческий жанр на несколько порядков ниже всех остальных. Это прекрасный объект для пародий, шуток и оттачивания прорезающихся зубочков у молодых критиков. Соблазнительная мишень в большом литературоведческом тире.

В то время остаются верными жанру такие писатели, как Леонид Платов, Евгений Рысс, Роман Ким, Николай Томан. Но их мало. И смены им не видно. Однако жанр проявляет жизнестойкость. Вскоре происходят серьезные перемены.