Поединок. Выпуск 4

Остросюжетную прозу любят все без исключения. Она, пожалуй, имеет самого массового читателя. Вот поэтому–то и необходим особо требовательный подход к тем, кто посвятил себя работе в этом жанре.

Мы пишем для умного и много знающего читателя. Он добр и требователен. Следя за коллизиями сюжета, он надеется встретиться с героем, на которого ему хотелось бы быть похожим.

Можно по–разному победить зло. Вопрос в том, поверит или не поверит в это читатель. И вот здесь то и должно проявиться главное в работе каждого из нас: не переступили ли мы ту невидимую границу реального, которая отделяет жизненную правду от вымысла, продиктованного писательским произволом? Вот здесь–то важным является всё. Любая мелочь: воинские звания, географическая точность, подлинный историзм, детали современного быта и многое другое.

Я, как сейчас, помню одно письмо, поступившее к нам в редакцию после публикации романа Юлиана Семенова «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Хороший роман известного писателя, в сюжетную канву которого органично вплелись исторические документы и, в частности, письма Владимира Ильича Ленина. Публикуя их, автор проявил необыкновенный такт и показал многим, как надо работать с подлинными документами.

И вдруг письмо читателя из Красноярска Он пишет: «Автор говорит, что Владимиров, герой романа, учился в Тобольском университете, а на самом деле в Тобольске никогда не было университета». Далее в письме сказано, что именно такая мелочь заставила его усомниться в подлинности описываемых событий.

Мелочь! Небрежность, исправленная при переиздании. Но именно из за неё навсегда потерян читатель.

Получив это письмо, я вспомнил нечто похожее, происшедшее со мной на премьере фильма «Война и мир». Давайте вспомним одну из сцен Бородинской битвы. Резервный полк князя Андрея ожидает приказа идти в атаку. Проходит время, а сигнала всё нет. Ядра французских пушек ложатся всё ближе и ближе, и тогда Болконский приказывает солдатам сесть. Аппарат панорамирует по отрешенно суровым лицам солдат. Такие лица и должны быть у людей, ожидающих атаку, у людей, ещё не знающих, что ждет их через час там, на поле, покрытом пушистыми, словно сделанными из ваты, клубами разрывов Лицо, ещё лицо, ещё и ещё. Камера показывает руки, держащие массивные ружья с замысловатыми курковыми устройствами…

И вдруг всё исчезает. Немедленно. Напрочь. Нет больше с таким трудом созданной иллюзии прошлого. Великая сила искусства, перенесшая нас в далекий двенадцатый год, мгновенно потеряла свою сказочную власть.

Что же случилось? А вот что. Солдаты курят, держа ружья левой рукой, опали обшлага мундиров, обнажив наручные часы. Конечно, это недосмотр ассистентов режиссера, работавших с массовкой. Это понятно. Но именно такая мелочь сразу заставляет зрителя не сопереживать происходящему на экране, а быть просто зрителем, которому показывают батальную сцену с лошадьми, пушками и киверами. Распалась иллюзорность восприятия, и мы видим не жизнь, как она есть, а инсценировку знакомого нам романа. Видим и спокойно воспринимаем и ранение князя Андрея и бешеную скачку лошадей и мытарства Пьера Безухова.

Я вспомнил об этом специально чтобы перейти к основной теме своей статьи. Граница реального. Та самая невидимая граница, о которой мы должны помнить садясь за письменный стол. Перешагнешь её – и весь огромный труд зачеркивается, потому что ты не добился главного не заставит читателя поверить в своих героев.

Многие прочитав эти строки с возмущением скажут: «Это же только деталь, разве можно по ней судить о фильме?»

Справедливо. Но в этой статье я хочу поделиться своим восприятием тех или иных произведений, рассказать о том что волнует меня применительно к жанру, в котором работаю много лет.

Итак, чем же для меня стала та небольшая деталь (часы), увиденная на руке «русского гренадера»? Прежде всего нарушением своеобразных правит игры. Начиная свою статью я писал о серии книг, прославляющих похождения великого сыщика Путилина. Фантазия человека или же группы людей, прятавшихся под псевдонимом, была настолько велика, приключения Путилина казались мне настолько невероятными, что я ни на минуту не сомневался в том, что всё это выдумано от первого до последнего слова.

Но историк Павел Веселов разубедил меня. Он принес старую московскую газету «Полицейские ведомости», и в ней я прочитал репортерские заметки, послужившие основой для написания всех семи книжек, которые мне удалось прочитать. Тут я вспомнил книгу В. Гиляровского «Москва газетная» и всю историю создания романа о знаменитом русском разбойнике Чуркине. В интерпретации автора романа Пастухова он был чем то средним между Степаном Разиным и Дубровским, на самом же деле, как пишет Гиляровский, Чуркин – обыкновенный мелкий жулик и хулиган.