Не скрою, растерялся. Вдруг это копия, дубликат первого наградного листа? Но нет, не дубликат. В некоторых графах текст изменен. Смотрю даты, чтобы узнать, когда же оформлялся документ – до Дубосеково или позже? Командир дивизии Ревякин и военком Егоров подписывают его 30 ноября – на четырнадцатый день после гибели политрука. Рокоссовский и Лобанов – 23 декабря. А когда Капров и Мухамедьяров? – что явилось бы основным для ответа. Но под их подписями дата какой–либо специальной графой не предусмотрена, и, они её, понятно, не ставят.
Надо бы выяснить, когда же они, в полку, писали первичное представление? Прикидываю для страховки самый малый срок – по крайней мере за день–другой до того, как попало оно на стол Ревякину и Егорову. В штабе дивизии оно, пожалуй, тоже могло пролежать как минимум два дня. Значит, по моему разумению, мысль о второй награде пришла примерно 25–26 ноября, но возможно, что и на пять – десять дней раньше.
Почему же всё–таки там не отмечено Дубосеково, если думать, что орден за этот бой? Рассуждаю так: ведь именно в это время был наиболее мощный напор немцев – полк отступал. Штаб полка даже попал в окружение, был ранен Капров… До наградных ли дел в такие дни?
Вопросов, как видим, остается немало. Но что же удалось, как твердо кажется мне, установить бесспорно? Во первых, этот наградной лист – не повторение первого. Недаром чуть позже, когда готовили ходатайство к званию Героя, командиры и полка, и дивизии, и армии посчитали необходимым сообщить о двух орденах Это второе.
Ну а как быть с версией, что орден – констатация боевых заслуг, накопившихся после первой награды, ещё при жизни? Верю в это свое предчувствие. Вспомним, сколько выпало на долю Клочкова… Вот только, как думаю, подготовка наградного листа по не зависящим от штабистов причинам затянулась…
Однако не забудем, что найдено пока лишь представление к награде. А было ли оно утверждено? Было. В архиве я обнаружил и приказ командующего фронтом Г.К. Жукова от 17 января 1942 года. В нём фамилии ста сорока четырех панфиловцев. И есть фамилия Клочкова. Между прочим, и тут против неё карандашная пометка – «Убит 16. 11. 41г. »
В любом случае теперь ясно, что Василий Клочков ещё до присвоения звания Героя был дважды награжден. Фронтовики знают высокую цену ордену Красного Знамени, да ещё заслуженному в самые первые месяцы воины.
3. Рота в боях…
Дивизия шла на запад. Воины помнили клятву верности павшим у стен Москвы. Можно рассказать немало о том, как дивизия, полк, батальон и рота Клочкова хранили боевые традиции. Но используем лишь два факта.
Из боевого донесения в штаб дивизии за 2 февраля 1942 года «Подразделение Гундиловича смело ворвалось в расположение противника, освободив деревни Трюхово, Бородино…»[20]
Лето 1944–го. Дивизионные газетчики подготовили подборку материалов под рубрикой «На Берлин!». Дивизия в это время освобождала Прибалтику. Но ведь успех на каждом рубеже приближал день победы, конец войны, воодушевлял воинов.
Как же ждал Василий Клочков этого часа! Его родная рота – об этом и напечатано в газете – свято хранит славные традиции своих павших соратников. Вот небольшое извлечение из этого опубликованного тогда очерка.
«Красная Армия готовится нанести новый сокрушительный удар по немецким войскам на подступах к Прибалтике.
…Ротой командует гвардии капитан Зачиняев. Героическая рота выходит на исходный для наступления рубеж… Здесь наиболее укрепленный район… Проволочные заграждения из трех усиленных заборов… Спирали Бруно. Перед заграждениями немцы создали густые минные поля, разбросав среди мин замаскированные ампулы с горючей жидкостью…
Но никакие укрепления не помогли врагу Ничто не устояло перед стремительным натиском бойцов героической роты. Рота прорвала первую линию обороны противника и открыла ворота для широкого нашего наступления».
Наступил 1945 год. «Думаю побывать в Берлине. Уж больно хочется побывать там, где Гитлеру напишут эпитафию: «Собаке – собачья смерть». Напомню, что это слова Василия Клочкова из его писем домой в 1941 году.
Он прошептал перед смертью: «Когда–нибудь вспомнят о нас…» Он не тщился прослыть пророком. Мы знаем его скромность. Он верил в свой народ, знал, что честно воевавший солдат не будет забыт. Родина сказала о нём, о его собратьях по подвигу, о всех двадцати миллионах своих сыновей и дочерей, не доживших до светлых дней мира: «Никто не забыт и ничто не забыто».
«И за будущее дочки ухожу я на войну». Знал бы он, как живет страна, каких вершин она достигла… Спокойно будущее его дочери, спокойно живет и трудится советский народ, во имя свободы и счастья которого отдал он свою жизнь.
Как–то в очень скорбные для меня минуты я услышал от одной старой женщины просветляющие слова:
– Помер человек… А не кончится он в жизни–то живущих никогда, если поминать его…
4. Наши дни
Синодское, где родился и прожил до 1921 года Клочков. Как и в далекие дни его детства, течет здесь речушка с забавным именем Терешка, свидетельница мальчишеских похождений.