Поединок. Выпуск 7

Он подполз сначала к хибаре, а потом к дому и встал за угол. В деревне было тихо. Лишь в нескольких домах слабо мерцали огни. Остальные были погружены во мрак, а деревня казалась вымершей. Бугров вышел из–за угла и направился к крыльцу. И в тот же момент с противоположной стороны дома навстречу ему вышли два дюжих немца. Они были в пилотках, в сапогах, с расстегнутыми воротниками кителей, с засученными рукавами, с винтовками, висевшими за спиной. Они не ожидали этой встречи.

— Рус! — почти с удивлением воскликнул немец и осветил его лучом фонарика.

— Hande hoch![4] — скомандовал другой.

Бугров, ослепленный фонариком, не видел, что они делали. Но ему не так уж и важно было это знать. Он понял, что в его распоряжении секунды. И не задумываясь полоснул по немцам очередью из автомата. В следующий момент он был уже возле хибары. Ему надо было пробежать еще метров сорок, и темнота надежно спрятала бы его. Но за спиной у него раздались сразу две очереди. Он почувствовал сильные удары по ногам и упал. И уже на руках заполз в открытую дверь хибары. Боль в ногах была невыносимой. Но Бугров не потерял сознания. Высунулся из хибарки и открыл огонь по маячившим в темноте фигурам немцев, бегущих по его следу. В темноте послышались крики, и все стихло. Немцы не стреляли. Потом он услышал их крики из–за стены:

— Рус, сдавайс! Рус, капут!

То, что ему «капут», он понял. Теперь он не смог бы даже выползти из своего укрытия. Но сдаваться он не собирался. И жизнь свою отдавать дешево тоже не думал. Он отстегнул от автомата ремень и туго перетянул ногу выше раны. Другую ногу перетягивать было нечем. Но она и болела меньше.

— Рус, сдавайс! — повторили за стенкой. И послышалось сразу несколько голосов.

Он снял с пояса гранату, единственную имевшуюся у него, вырвал чеку и выбросил ее из дверей за стенку, за которой слышались голоса. Взрыв тряхнул хибарку, как карточный домик. Сквозь ее щели блеснуло пламя, сверху на Бугрова посыпалась пыль и какая–то труха. За стеной снова раздались крики. Но теперь они были уже совсем иными. Они были полны ужаса, боли, проклятий.

И опять на какое–то время все стихло. А потом снова, но уже откуда–то издалека закричали:

— Рус, сдавайс!

И на крышу хибарки, озаряя все мертвым голубоватым светом, с шипением упала ракета. Вокруг стало светло как днем.

— Рус, капут! — орали из темноты.

Ракета погасла. Но перед глазами Бугрова продолжали плавать яркие, цветастые круги. Бугрову показалось это странным. Но потом он понял, что это не оттого, что его ослепило, а от потери крови.

— Рус, сдавайс! — кричали снова, но уже ближе. — Сдавайс!

Вспыхнула вторая ракета, скатилась с крыши и продолжала гореть перед входом в хибарку. Чтобы не ослепнуть от ее света, Бугров плотно зажмурил глаза.

— Сдавайс! — повторили совсем рядом.

«Живым хотят взять, — подумал Бугров. — Не дамся!» И тут же вспомнил, что в кармане гимнастерки у него комсомольский билет и служебная книжка пограничника. Он достал их и изорвал в мелкие клочья.

— Рус, плен! — крикнули снова и постучали в стенку хибарки.

— А ты возьми, если сможешь! — шепотом ответил Бугров и с болью подумал: «Жаль, что свои не узнают, что тут эти гады! Вдруг в эту сторону пойти надумают!»

— Рус, капут!

Очевидно, немцы надеялись, что русский им ответит и тем самым выдаст, что он еще живой, и кричали не переставая. Но Бугров понимал это, крепко сжал зубы и лишь повторял про себя: «Бери, бери! Чего ж ты не берешь? Вот он я! Берите, гады!»