Поединок. Выпуск 7

— Не можем мы вас оставить, Антон Семеныч! — взмолился Сорокин. — Я первый не смогу. Да и бойцы меня не послушают. Сами вы нас учили товарища в беде не оставлять. А вы наш командир…

— Я тебя как друга прошу: если хочешь, чтоб я остался живым, — не дал договорить ему Колодяжный, — оставь меня. А потом вернетесь за мной. Здесь тихо. Немцы сюда не полезут. Я вас дождусь…

— Не просите, Антон Семеныч, и не уговаривайте, — -решительно ответил Сорокин. И добавил: — А прикажете — ни я, ни бойцы наши этот ваш приказ не выполним.

— Зря упрямишься, — сказал Колодяжный. — Меня все равнение донесете. А из–за меня и дела не сделаете, и сами погибнете…

***

Пройдя с километр, Зубков остановился. Прямо перед ним рос могучий, обхвата в полтора, дуб. Старшина послушал доносившиеся с разных сторон звуки, осмотрелся и полез на дуб. Местность перед ним открылась как учебная панорама. Далекие и близкие дымы, зеленое марево леса., с большими и малыми впадинами на месте болот, две прерывающиеся нитки дорог слева по ходу его движения и аккуратная насыпь железнодорожного полотна справа. До железной дороги было километров пять, и еще километра два до полустанка, на котором стояли составы. Он видел зеленоватые и кирпичные вагоны, выглядевшие не больше спичечных коробков, и черные, попыхивающие дымом и паром паровозы. На полустанок ему идти было ни к чему. Он наметил путь правее, выбрал ориентиры и слез с дерева. Там, наверху, он совершенно четко слышал гул и отдельные выстрелы артиллерии. Они доносились и справа и слева. Видны были по черным дымам и места разрывов снарядов. Здесь же, под густыми кронами деревьев, все. звуки сливались в один шум, очень похожий на раскаты далекого грома. Зубков прислушивался к этим раскатам, и душа его радовалась. Старший лейтенант Сорокин был прав: фронт дышал где–то уже недалеко. А то, что гремело не по всему горизонту, а лишь на отдельных участках, это можно было объяснить просто: в сильно заболоченном районе войска ни наступать, ни обороняться иначе как на определенных направлениях и не могли. Впрочем, их группе это сейчас было только на руку.

Зубков двигался по лесу бесшумно и быстро. И уже не доходя до железной дороги километров двух, услыхал шум поезда. Он надвигался с запада и катился на восток. На какое–то время затих. А потом вдруг послышался уже с востока. Но еще раньше, там же на востоке, в направлении полустанка раздалось несколько мощных глухих взрывов. Было похоже, что полустанок бомбят. А невидимый Зубкову поезд, только что спешивший туда с запада, теперь пятился назад…

Так все оказалось и на самом деле. Зубков еще издали через просветы деревьев увидел стоявшие на пути платформы, на них машины, орудия и что–то старательно укрытое зеленым брезентом. Зубков пополз дальше. Нашел на опушке густой куст и затаился в нем.

В голове состава, как змея, шипел паровоз. Завыл мотор машины. И вдруг раздалась громкая и четкая команда на немецком языке. Зубков мгновенно сориентировался. В конце состава солдаты стаскивали с платформы полуобуглившуюся машину. Их было шестеро, и седьмой старшим. Солдаты старались. Старший кричал. В конце концов им удалось столкнуть машину на землю. И опять старший что–то скомандовал. Солдаты тоже спрыгнули с платформы на насыпь и парами — один справа, другой слева — пошли вдоль состава. По некоторым едва заметным признакам Зубков определил, что состав, хотя его успели быстро вывезти с полустанка, все же попал под бомбежку. А точнее — под обстрел наших самолетов. В стеклах кабин тут и там виднелись белые пулевые пробоины, борта машин и платформ расщеплены пулями.

Зубков смотрел на эшелон с техникой, на немцев, деловито прохаживающихся вдоль пути, и в сердце у него закипала лютая злоба. Конечно, старший лейтенант разрешил применять оружие только в крайних случаях. Но разве это не тот случай, когда без особого труда и риска он мог бы одной очередью уложить их всех семерых? Тут и думать нечего. Да момент, к сожалению, был уже упущен… Слезли оии уже с платформы…

Зубков сжал зубы и продолжал наблюдать. Было похоже, что эти семеро — все с эшелона. С ним прибыли, с ним и уедут. А путь–то кто–нибудь охраняет? Он всматривался, пытался найти какой–нибудь пост. Но никого и ничего не мог заметить. И уже готов был решить, что немцы, пожалуй, еще не успели выставить на путях охрану, как вдруг увидел выше платформы вышку и установленный на ней пулемет. «Быстро, однако, работают, — невольно подумал он о немцах. — Командира здесь нести нечего и думать. Срежут всех, и глазом моргнуть не успеешь. А что же еще они тут подготовили?» Он лежал часа два. Дождался, когда на вышке сменились часовые. Их было двое. Они приехали с полустанка на ручной дрезине. А те, которые сменились, на ней же уехали на полустанок. Начало смеркаться. Ему можно было уже возвращаться. Он свою задачу выполнил. Но чем дольше он лежал и чем больше смотрел на немцев, тем сильнее крепло в нем желание насолить им так, чтобы они знали, что здесь, на советской земле, им на каждом шагу грозит смерть.