Поединок. Выпуск 9

— Давыдочев, — он повернулся к лейтенанту, — потерпевшая может говорить?

— Пока нет.

— Срочно ее в город, в госпиталь. Где председатель сельсовета?

— Вот он, — Давыдочев кивнул в сторону сидящего на бревне Волощука.

Павлов пересек двор, подошел к председателю. Тот торопливо начал нашаривать костыли.

— Сидите, сидите. Я тоже присяду. Настоялся. Так как же это, Советская власть?

— А вот так, — Волощук выплюнул цигарку. — Подкрепленье нам нужно. А то я — власть до заката. А потом мы на заячьем, извините, положении.

— Кто «мы»?

Волощук, усмехнувшись, недобро хлопнул ладонью по торчащему за поясом револьверу.

— Есть еще оружие?

— Трехлинейка.

— Я распоряжусь, чтобы вам оставили автомат.

— Лучше «дегтяря» или МГ и патроны, конечно.

— Оставим. Вы видели машину?

— Да.

— Какая марка?

— Навроде как у вас.

— «Додж»?

— Он. На такой же вчера под вечер проезжали машине. Капитан и трое бойцов. Торопились в Гродно. Решили ехать через лес.

— Приметы их помните?

— Товарищ подполковник, — подбежал Давыдочев, — в сарае пилотку нашли нашу, офицерскую.

Подполковник взял пилотку, осветил фонарем.

— Это его пилотка! — крикнул Волощук.

— Чья?

— Да капитана, что проезжал.

— Странно, очень странно. Как вы думаете, зачем они приходили?

— Думаю, за продуктами. В лесу прячется сволочь всякая. Ходят по крестьянам, отбирают муку, сало, птицу. А Капелюх не дал им ничего. Вот они и дождались, когда он госпоставку приготовит. Я в сарай заходил. Чисто. И кабана застрелили, и корову с телкой, да, видать, увезли.

А ночь уходила. Рассвет растворил белый, призрачный свет лампы, и ее погасили. На село из-за леса спускалось утро.

— Товарищ подполковник, — высокий сухопарый лейтенант, эксперт-криминалист, подошел и замолчал, глядя на Волощука.

— Говори, при нем можно.

— Следы машины соответствуют «Доджу 3/4». Резина не новая, правое заднее колесо латаное, оставляет характерный след. Отпечатки загипсованы. Следы машины прослежены по всему селу.

— Хорошо. Иди. Скажи-ка, председатель, кто в том доме живет? — подполковник ткнул пальцем в сторону соседнего плетня. — Вон, кстати, и хозяева.

Волощук поднял голову. У плетня стояли мужчина и две женщины. Они молча глядели на двор Капелюха.

— Гронские это. Казимир, жена его и невестка.

— А где сын?

— Говорят, в польской дивизии служит. В этой, как его…

— В АК?

— Да нет, с нами, в дивизии Костюшко.

— Давыдочев! — подполковник вскочил с неожиданной для его плотного тела легкостью. — Давыдочев!

— Здесь, товарищ подполковник! — подбежал запыхавшийся лейтенант.

— Заправься, фуражку поправь, — подполковник неодобрительно оглядел его. — Ты же уполномоченный ОББ, а ходишь, как начальник банно-прачечного отряда.

— Виноват. Я…

— Гронского приведите ко мне.

Давыдочев, придерживая рукой кобуру, побежал к соседнему плетню.

Гронские попятились, потом почти бегом бросились к хате.

— Стой! — крикнул лейтенант. — Стой, хозяин!

Гронский остановился. Рука, взявшаяся уже за перила крыльца, сжалась, словно он боялся оторваться от спасительного дерева родного дома.

— Хозяин! — еще раз крикнул лейтенант.

Гронский повернулся, медленно, словно ожидая выстрела в лицо.

— Пошли со мной, — махнул рукой Давыдочев.

Гронский с трудом оторвал руку от перил и шагнул к лейтенанту.

— Казимешь! Нет! Казимешь! — закричала жена. Она схватила Гронского за руку и потащила в хату. — Нет, — кричала она по-польски, — не пущу! Нет!

— Вы что? — крикнул Давыдочев. — Прекратите!

Гронский мягко освободил руку и обреченно шагнул к Давыдочеву.

— Прошу! — лейтенант показал рукой на двор Капелюха. У плетня он обернулся и поразился нескрываемому отчаянию, исказившему лицо женщины. Гронский шел медленно, осторожно ступая босыми ногами, словно боясь наступить на что-то острое.

Во дворе усадьбы Капелюха он затравленно огляделся и шагнул к Павлову.

— Гронский? — спросил подполковник.

— Да, пан.

— Вы видели, кто был ночью у вашего соседа?

— Нет, нет. — Гронский заговорил на странной смеси польского, белорусского и русского языков.

— Подождите. Я не понимаю вас.

— Он говорит, что спал, — перевел Волощук, — потом услышал выстрелы. Много выстрелов. Так я говорю, Казимир?

Гронский кивнул и заговорил еще быстрее.

— Они испугались, — продолжал Волощук, — и спрятались в подпол. Так, Казимир?

Гронский опять кивнул головой.

— Я думаю, товарищ подполковник, — Волощук подобрал костыли, тяжело опершись, поднялся. — Я думаю, он действительно ничего не видел, у нас народ напуганный. Сознания в нем мало. Боятся всего. Здесь все были, — продолжал он горько. — И немцы, и бендеры, и власовцы, и аковцы. Убили в народе веру в правду, страх посеяли. А страх — дело опасное, товарищ начальник, он ненависть родит.

— Пусть он идет, — задумчиво сказал Павлов.

— Иди, Гронский, а то твоя баба слезами изошла, — Волощук махнул костылем.

Гронский почти бегом заспешил к своей усадьбе. Павлов смотрел ему вслед и видел, как он перемахнул через плетень, как женщина обняла его и, тесно прижавшись, пошла вместе с ним к хате.