Поэма о фарфоровой чашке

— В таком разе, давайте я… Значит возьмем дело таким родом. Будем подбирать материалы по цехам и по каждому отдельному цеху зачнем обсуждение… А на первый раз вот вам, товарищ Вавилов, общие цифры, по им давайте бегло выясним общее положение фабрики… А уж потом — по плану поведем: обойдете вы, обследуете цех, а затем обсудим, обойдете другой — и о нем, значит, поговорим. Накопится материал, проработаем мы его совместно, а затем уж уцепимся за коренной вопрос… Так вам подходяще?

Директор перегнулся к Вавилову и выжидающе поглядел на него.

Вавилов быстро согласился:

— Вполне удовлетворен!

— Вот, стало быть, и хорошо… Давай, Лексей Михайлыч, твои цифры. Докладывай.

Карпов придвинулся поближе к столу и зашуршал бумагами:

— На первое октября прошлого года обороты фабрики выразились…

II

Предфабкома держал телефонную трубку и морщил нос:

— Да… Ладно… Ну, ну… Слыхал… да… Все? Можешь не кирпичиться, мне все ведомо! Ладно…

Укладывая трубку на рычаг аппарата, он раздраженно сказал сидевшему недалеко от него молодому рабочему:

— Егор бузит. Пеняет на меня, что не пошел я в контору на заседание. Там приезжий этот. А я зачем пойду? Пущай они там перетолкует, ихнее дело. От нас не уйдет! Если бы это какое производственное совещание, а то ведь чисто техническое… Суется Егор почем зря.

— Надолго этот приехал?

— Кто его знает? Поживет, покеда суточных вдоволь не наколотит… Путешествует тут, а пользы делу ни на копейку.

— Ловко все-таки придумали! — усмехнулся рабочий. — Послали дела вырешать бывшего хозяйского сынка! Лучше не надо…

— Это еще ничего не значит, — нерешительно сказал предфабкома. — Если Москва доверила, так верно понимали, в чем дело…

— А может, в Москве-то неизвестно было?.. Может, скрыл он?

— Навряд ли…

За открытым окном простиралась пустынная пыльная улица. Две собаки, прижавшись к стенке, дремали в тени напротив, у почтового отделения. Одна из них подняла голову и, разевая красную пасть, зевнула. Над улицей, над крышами, над собаками протянулся хриплый гудок.

— Обед, — спохватился предфабкома и стал рыться у себя на столе.

Пустынная пыльная улица внезапно ожила. Со стороны фабрики потянулись люди. Запорошенные серой пылью, в холщовых штанах, с непокрытыми головами, в туфлях или сандалиях на босу ногу торопливо шли рабочие. Работницы, оправляя на ходу головные платки, шли, сбивая с ситцевых юбок приставшие соломинки, озабоченно перекликались и приостанавливались у почты, возле вывешенных на доске объявлений и плакатов.

Улица наполнялась говором и шумом толпы. Некоторые рабочие сворачивали, стуча по деревянным ступеням крыльца, входили в фабком. Они шумно растекались по комнатам, останавливались возле столов, трогали бумаги и ведомости, разбросанные на них, брались за газеты и журналы. Они громко разговаривали, спорили, шутили. Задавали друг другу вопросы и, не дожидаясь ответов в одном месте, устремлялись в другие.

Предфабкома, раскладывавший и перекладывавший у себя на столе бумаги, оторвался от этого занятия и раздраженно пожаловался.

— Что же вы это, ребята, волыните тут? Здесь разве клуб вам?

— Не клуб, Савельев! Верно! — посыпались веселые возгласы.

— Понятно, не клуб!

— А тут удобней: идешь с работы, а твой департамент по пути!

— Клуб, он где! На другом конце поселка! Туда идти, какого крюка давать надо?

— Мы тебе, Савельев, не мешаем… Ты потерпи…

— Ты нам новости расскажи…

— Приехал, говорят, ревизор? Из Москвы?.. Зачем?.. Почему?

Савельев замахал руками:

— Постойте… Кому же я этак-то отвечу? Вы бы помолчали. По очереди бы вы, товарищи.

— Ладно… По очереди.

Предфабкома обступили. На его стол навалились, насели. Его стиснули. И он, беспомощно оглядываясь, со всех сторон видел возбужденные, смеющиеся лица.

— Стойте, ребята! — покрывая нестройный говор, раздался хрипловатый, но сильный голос. — Стойте, говорю!

Рабочие отстранились от стола, оглянулись. Низкий широкоплечий рабочий, курчавые волосы которого падали на покатый лоб и оттеняли проницательные живые глаза, медленно прошел от двери к столу и остановился неподалеку от Савельева.

— По порядку, — усмехнулся он, выждав, когда установилась тишина. — Значит, перво-наперво: зачем приехал московский гость?

Савельев поправил смятые, разбросанные рабочими бумаги и сухо сказал:

— Приехал консультант из Москвы. Будет выяснять вопрос о строительстве на нашей фабрике. Фамилия ему Вавилов, и приходится он родным сыном бывшему хозяину фабрики…

— Та-ак, — многозначительно протянул широкоплечий. И рабочие снова зашумели. Но он обернулся к ним и угрожающе потряс над головой рукою:

— Заткнитесь вы! Ну, затихли!

— Ты фабком по этому случаю собирал? — спросил он Савельева.

— Ячейка собиралась, — уклончиво ответил предфабкома.

— Ячейка особ статья… А фабком?

— Соберу, когда надо будет.

— А нонче, думаешь, не надо?

— Нонче еще рано.

— А я тебе говорю: не рано! Тут какой вопрос стоит? Самый кровный наш вопрос, пропадать ли фабрике, рассыпаться от старости или жить лучше прежнего?.. Этакий вопрос нам надо с первого моменту за самый кончик ухватывать. Понимаешь?