Поэма про Ива Монтана

Правленье Домика Искусств
Не лишено сердечный чувств.
Директор дома не бездельник,
Он знал, что близится сочельник,
И для приехавших гостей
Немало выдумал затей.
У нас в Серебряном бору,
Когда подняться на гору,
Есть дом известного театра.
Так в этом доме будет завтра
Прием Монтана, Синьоре.
Всех выселяют на заре:
Мол, отдыхать давайте бросьте,
Высокие приедут гости,
Здесь будет елочка, диванчик,
Чтоб полежал на нем Монтанчик,
Здесь будет ужин и обед,
Здесь будет весь актерский цвет.
Сверкает елка (общий фонд),
И собирается бомонд.
Жар горенью не вредит
Идет Утесова Эдит.
За ней, за этой милой пышкой
Идет ее отец с одышкой
И с болью ноющей в боку,
Твердя под нос «Мерси Баку».
Он выучил всю эту фразу,
Чтобы сказать Монтану сразу,
И, чтоб сразить его совсем,
Ему он скажет «Же ву зем».
За ним идет Аркадий Райкин.
Сюда явился он для спайки,
Считая, что Симона с Ромой
Должна быть лучшею знакомой,
А он Монтану друг и брат,
И с ним поедет в Ленинград.
Хоть говорит он лишь по-русски,
Но при беседе по-французски
Он знает, им ответить как:
«Мерси, пардон, Бальзак, рюкзак».
Итак, идет Аркадий Райкин,
С седою прядью, как всегда.
За ним, звеня как таратайка,
Шагает Рома. Никогда
Никто еще на белом свете
Не видел туалеты эти.
Она пришла, совсем как те
В Париже ходят в декольте,
Тряся своими телесами.
Вы можете представить сами
Картину эту без труда.
Бывает в жизни иногда.
Идет супруга Образцова
В серьгах сияющих до плеч.
Ну и надела, что ж такого,
Чего их дома зря беречь,
Такие носит весь Шанхай,
И я надену их, нехай.
Сергей Вадимыч бледно-розов,
Возможно, это от мороза.
Он как Снегурочка в ночи,
Но с недержанием речи.
Артистка Барсова, как фея,
В шикарном платье (бумазея),
С огромной розой на корсаже,
Как натюрморт на вернисаже,
Проходит, юбками шурша,
Походкой легкой па-де-ша.
И, словно сам денщик Шельменко
Надел графини туалет,
Заходит Клавдия Шульженко
В французском платье креп-жоржет.
Мужчины в черном, элегантны,
На женщинах — цветы и банты,
Во всем изысканнейший вкус,
Пари, мари, де Франс, ля Рюсс.
Но что такое, это странно:
Все видят в свитере Монтана,
И в сером, теплом, однотонном
Пришла Симона в платье скромном.
Все от смущенья очи в пол.
Толкучка сразу за диваном:
Все рядом сесть хотят с Монтаном.
Сказал Аркадий: «Сяду я».
А Образцов ему: «Свинья!»
Утесов крикнул: «Я вас старше!»
Но Рома развернулась в марше,
И бряц за стол. Не тут-то было,
Шульженко ей: эй ты, кобыла,
Посторонись, дай место мне.
Хотела сесть, да только нет:
Тут переводчица Наташа
Сказала: это место наше,
И села быстро рядом с Ивом.
Был все же Образцов счастливым,
Присел с другой он стороны,
Чуть не порвав себе штаны.
Уселись. Сразу, без вопросов,
Тост поднимает Л.Утесов.
И привскочил, и на скаку
Когда глаза в него впилися,
И вместо слов «Мерси Баку»
Вдруг произнес «Мерси Тбилиси».
И побледнел тотчас как мел.
Ошибка эта — в сердце рана.
Аркадий ртом совсем не ел,
Съедал глазами он Монтана.
Спросила Рома через час:
«Симона, Вас волнуют дети?
Вы не читали мой рассказ
Недавно в „Пионергазете“?»
Ответила Симона: «Нон».
«Мерси» — сказала Рома в тон.
Тут Ив Монтан сказал «адье»,
И, взявши за руку Симону,
Ушел к себе в жилье свое,
Не отдав даже дань бонтону.
И каждый бросился в кровать,
И все решили — надо спать.
Спит Райкин. Видит чудный сон.
Уже живет в Париже он.
И вместе с ним — его семья.
Их пригласил Жорж Сория.
Вот Райкин крутится в толпе
На Рю известной Де Ля Пе.
Вот он идет по Пляс Пигаль,
И для него цветет миндаль.
Пардон, миндаль он видел в Сочи,
А здесь каштан цветет средь ночи.
Вот ходит, славен он и горд,
По той же Пляс де ля Конкорд.
Вот ловит он улыбки дам
У вестибюля Нотр-Дам.
Смущаясь очень, Жан-Поль Сартр
Зовет с собой его в театр.
За ним заедут Триоле,
Ги Мопассан и Ги Молле.
Вот смотрит он спектакль даром
С Луи Бежаром и Виларом,
А вот играет он восерс
С Марселем, как его, Моэрс.
О боже, сон то или нет,
Проснулся и зажег он свет.
Вертится Образцов в кровати
Под одеялами на вате.
Ему приснилось, что Монтан
Ему уже навек отдан
И выражает свое мненье
Про кукольное представленье
На студии Де Ля Рижан.
Он говорит немного слов
Про дорогого Образцова.
Мол, видел явственно в Москве
У Сержа солнце в голове
А у жены его — луну.
Толкает Образцов жену.
«Олюша, утро, надо встать,
Монтан не может долго ждать».
На завтрак все сошлися в восемь.
Монтанов нет — ну что ж, попросим?
«Нет, — переводчик говорит,
Монтан с женой один сидит,
Они не будут больше с вами,
Они хотят покушать сами».
С трудом переживя конфуз,
Который учинил француз,
Все сели кушать за двоих,
И каждый загрустил, притих.
Потом Монтаны вышли в сад,
И все попрыгали за ними.
«Когда приедем в Ленинград,
Мы снова, Рома, будем с ними»
Сказал Аркадий, поспеша,
И тут же сделал антраша.
Монтан брезгливо усмехнулся,
А тут Утесов подвернулся,
Сказал чего-то, а Эдит
Уже в снегу поет, сидит.
Симона улыбнулась Роме.
«Монтан, нас ждут на ипподроме».
И, повернувшися спиной,
Сказала громко: «Ив, за мной!»
И смех, и крики, шум и гром
Все ринулись на ипподром.
Сверкает снег и ржут кобылы,
Им вторят кони там и тут.
Друг другу улыбаясь мило,
Монтан с Симоною идут.
Копытом бьют по снегу кони,
Хрустя, звенит веселый лед,
Кнутом наездник тройку гонит,
Шанелью пахнет конский пот.
Был старт несложен и недолог:
Отвернут был ковровый полог,
И, чуть согнув изящный стан,
Уселся в сани Ив Монтан.
Симона, сев, надула губки,
Чуть показала нос из шубки.
Наездник крикнул коням «Эй!»
И тут пришел один жокей.
Аркадий Райкин, разбежавшись,
Остановился, запыхавшись,
Сказал: «Мороз морозит крепко,
А на Монтане — только кепка,
Полна хоть солнцем голова,
Но согревается едва.
Монтанчик, душка, милый чижик,
Возьмите мой московский пыжик!»
Утесов крикнул: «Лучше мой!
Я сбегаю за ним домой!»
Все сняли теплые ушанки
И тычут их Монтану в санки.
Монтан у Райкина берет.
Душа Аркадия поет.
«Монтан в ушанке, бога ради,
Взгляните, правда ничего?
Ведь это вылитый Аркадий!»
Сказала Рома за него.
Рванули кони в хлопьях снега,
Летит российская телега,
Скрипят полозья на ветру,
Охота всем войти в игру.
«А мы», — спросил Утесов…
……………..