Поэма тождества

– Мы страдаем денно, нощно и промежуточно! Мы истекаем слюной, соплями и гноем, видя, как все вокруг живут в достатке, роскоши и любви, как все занимаются сексом, соитиями и той же пакостной любовью! Но почему, думаем мы, мы такие красивые, умные и образованные не достойны хотя бы грана из того, чем владеют наши соседи? Почему мы работаем до девятого пота и имеем шиш без мякиша? Почему мы из кожи лезем вон, чтобы понравиться руководству, и имеем пшик без пара? Почему мы копим всю жизнь, а баланс наших счетов в банке отрицательный?

Член эскулапа, в своём беспощадном, кровожадном и бесчеловечном вращении уже просверлил тебе мочевой пузырь, лобковую кость и полость, где когда-то был твой кишечник.

– Отчего мы стараемся, а получается еще хуже? Отчего мы прогнозируем, а не исполняется? Отчего мы хотим, и получаем то, что хотели, но это оказывается не то, что нам нужно!?

Кто в этом виноват? Ну, не мы же, на самом-то деле! Ты ведь не спросишь, «кто»? А я тебе отвечу: родители! Именно они зачинают нас в слизи, скверне и грехе! Именно они вышвыривают нас, предварительно изваляв в собственных каловых массах, крови и моче! Именно они приползают к нам, и просят им помочь сходить за покупками, вбить гвоздь и завести машину, как будто они сами этого никогда не умели, не могут и не хотят!

Вот поэтому, непонятливый мой, Содом Капустин, дети так искренне, истово и старательно ненавидят своих родителей! Но ведь мы с тобой цивилизованные существа, мы не можем позволить разрастаться вражде и ненависти? Я вижу, ты со мной не согласен, но это не меняет дела, роли и судьбы, которые тебе приписаны. Тебя ждет та же участь, что и всех, кто здесь рожает…

Не в силах больше сдерживать словесное недержание, мыслеисторжение и семяизвержение, словно обученный кенар заливается своей вызубренной трелью, которую не может прервать ни постукивание по спинке, ни обливание холодной водой, или как «однорукий бандит», на табло которого выскочил джек-пот, высыпает в лоток и под ноги опешившего от везения игрока нескончаемый поток жетонов, врач эякулировал всеми своими органами, клавесинами и шарманками.

– Не трогай детей!

Но было поздно уже до того, как испускающий сперму калекарь выкрикнул, выдал и высказал это пожелание, приказание и просьбу, было поздно еще до того, как твоё тело попало в этот родильный цех, предприятие и учреждение, было поздно даже до того, как Пахан открыл в тебе женскую спину. Твоё тело, разметавшись, раскинувшись, раздавшись так широко, вольно и свободно как могло, хотело и достигало, проникло во все тела, тельца и антитела, находившиеся, убегавшие и скрывшиеся в пределах, рамках и состояниях, так лягушка, промерзшая до мозга костей за полярную зиму, оттаивает и скачет на встречу незаходящему солнцу, или крупица катализатора, попавшая в сжиженный под давлением этилен, начинает его лавинообразную полимеризацию. Рассеивая без надежды на восстановление, воспроизводство и замещение все связи между клатратами, зеками и начальством тюрьмы, твоё тело создало огромную полость, сферу и объем, где только оно являлось полноправным хозяином, владельцем и судьбодеем. Отсекая от Папы, Паханов и обычных дремотных зеков, хозобозников и вертухаев эту зону, надел и отрез, оно впитывало всех живущих, стоящих и бесплатных, все кирпичи, кровати и черепицы, всех рожающих, рождённых и ущербных.

Когда все завершилось, прекратилось и угомонилось, ты оказался в полностью пустом месте, пространстве и состоянии. Там, где обреталось твоё тело, не было ни жизни, ни смерти, ни воды, ни воздуха, ни движения, ни неподвижности. Но едва твоё тело приняло всё это в себя, как из смежных, сопредельных и отдалённых частей, зданий и казематов, в эту пустоту, вакуум и небытиё двинулись полчища строителей, наладчиков и залатчиков, чтобы в несколько субъективных, непродолжительных и утаившихся от твоего внимания, понимания и контроля секунд, вернуть, восстановить и привести всё съеденное тобой в предыдущий, последующий и надлежащий вид, образ и облик.

Ты не мог запомнить то, что было дальше, но отчего-то это всё же сохранила твоя всепоглощающая память.