Поэма тождества

Твоё тело уже ощущало, встречало и принимало четыре фаллоса, шерудящих, шастающих и шевелящихся под твоей кожей. Три принадлежали Папе, что завладел телом Пахана, а последний относился к самому Пахану, который, при поддержке, согласии и соизволении Папы влез в Золотаря и теперь толкался, сражался и выдавливал Золотаря из его вотчины, усадьбы и помещения. Когда бы ты вернулся раньше поры, срока и созревания, то и тогда бы ты не помог Золотарю справиться, одолеть и вышвырнуть Пахана. Собиратель утраченных ценностей напрягал, призывал и тратил все полученные, присвоенные и прирученные силы, но Папа, чьё внимание пронизывало всё сущее, тщетное и эфемерное, который управлял, манипулировал и руководил, словно диспетчер, чьи руки летают над пультом, управляющим всеми стрелками и семафорами на крупном сортировочном узле, или как триггер в электронно-вычислительной машине, задающий электронам направление движения, оказывался умудреннее, опытнее и проворнее своего антитезиса, антипода и антитёзки. Под твоей кожей сплетались, расходились и извивались подобно хвостам нескольких гиббонов, сидящих на ветви и с их помощью выясняющих отношения, или как струйка из крана разбивается на несколько ручейков, скользя по навощенной тарелке, лингамы, в своих подкожных метаниях, скольжениях и биениях доходя до твоей макушки, ладоней и подмышек. Невероятными, невозможными и неописуемыми усилиями, финтами и таранами Золотарь иногда, периодически и реже и реже брал, одерживал и отыгрывал утраченные позиции, амуницию и окопы, но три уда Папы обходили Золотаря с флангов, тыла и сверху, а Пахан работал четвертой, пятой и шестой колоннами, сбивая, разбивая и подталкивая под локоть, колено и затылок. Твоё тело, насколько оно это могло, умело и контролировало, стремилось как можно дольше, дальше и глубже затянуть Папу, Пахана и Золотаря, если уж он сам согласился, вызвался и обрёк себя, как кальмар, затеявший брачные игры рискует оказаться сожранным в разгаре любовных утех и сплетений, так и не оплодотворив свою потенциальную невесту, или как первый лед, образовавшийся на луже во время ночного заморозка, разбитый чьим-то каблуком и отброшенный на асфальт, неминуемо растает, едва попадет под лучи осеннего солнца. Оно надзирало, контролировало и отслеживало состояние, настроение и форму совокупляющихся с тобой, и когда внимание Папы, распалённого, распетушенного и озадаченного на удивление, изумление и поражение долгим, непонятным и непредсказуемым сопротивлением, отпором и фанатичностью Золотаря, полностью оказалось втянутым в тело Пахана, когда внимание Пахана оказалось целиком захваченным телом неистово супротивничающего Золотаря, твоё тело, легонько, незаметно и преосторожно пощекотав, стимулировав и форсировав эякуляцию, и едва из головок пенисов показались, выглянули и брызнули первые капли спермы, мигом отсекло, отрубило и отхватило то, что было от Папы в Пахане, самого Пахана и Золотаря непроницаемой, неподдающейся и безысходной диафрагмой и под ней, спокойно, безмятежно и без остатка поело всё, что попалось в его ловушку, западню и вершу.

Папа, обнаружив, поймя и обескуражась от утраты, потери и иссечения всего своего внимания, сосредоточения и медитативности озверел, разъярился и утратил понимание ситуации, процессов и последствий и набросился на твою оболочку с кулаками, пинками и подзатыльниками, как отощавший ёж, столкнувшись нос к морде с ужом, вцепляется безобидному пресмыкающемуся в шею и топорщит колючки, или как колотящий по крыше кондоминиума ливень, мечтающий затопить квартиры, промочить квартирантов и устроить короткое замыкание, вместо того стекает с нее по желобам и водосточным трубам. Но съев Пахана и Золотаря твое тело не успокоилось и, словно карапуз, провалившийся в сказочный мир и проедающий себе пещеру в пряничной горе, или как универсальный растворитель, пролившийся на ступню безалаберного лаборанта, делает дыру в ней, полу и утекает на много этажей вниз, и принялось расширять, увеличивать и захватывать большие и большие объемы вместе с соглядатаями, зеваками и спящими, вкупе со стенами, кирпичами и кроватями, включая воздух, воду и металл. И Папа, теряя в твоём растущем теле то ноги, то фалды, то локоны, мчался, торопился и удирал во все грабли, тяпки и лопатки уже не заботясь, оборачиваясь и беспокоясь о своём имидже, реноме и репутации, отбрасывая, отшвыривая и сметая со своего пути, тракта и колеи опрометчивые страхи, нерасторопные ужасы и неповоротливые кошмары, изводившие, пугавшие и преследовавшие его все годы, расстояния и страны.