Читаем Поэма тождества полностью

Этот последний, начальный и неистовый выброс, выплеск и фонтан спермы пронизал, проник и нанизал на себя, как змеиный язык, колеблясь, собирает на себя все запахи трав, деревьев и теплокровных существ, на этих деревьях прячущихся, или как луч солнца в день равноденствия, падает вдруг на берилл в короне сидящего в пещере божества и освещает её призрачным неземным светом, спокойно уходящего Папу, шатающиеся тюремные казематы и дрожащий от невероятных, неподсильных и несвойственных им напряжений, надсады и усилий воздухи, светы и окружения папиных застенков. И, едва, только и сразу как вся тюрьма оказалась в твоей сперме, сперма оказалась во всей тюрьме, они перемешались, сочетались и перепутались в алхимическом, экстатическом и внеэтическом браке, свадьбе и сочетании, они соединились, совокупились и объединились в тебе, твоём теле и твоей книге.

Всё, все и вся, что когда-то, давно и ложно было острогом, узилищем и домом для зеков – стало тобой. Все, кто когда-то, сейчас и ошибочно были арестантами, охранниками и папскими глашатаями – стало тобой. Всякие, кто был некогда, навек и неправильно порожден, пленён и закабалён Папой – стали тобой.

Ты видел, знал и ощущал, что твоя единственная награда, итог и отпущение, плод твоего чрева, смысл твоего существования, апофеоз твоей мудрости уже здесь. Что вот она, твоя книга, которая воздаст по заслугам, примерам и свершениям сознанию, подсознанию и надсознанию, чем и смешает их в одну кучу, груду и ворох, которая отдаст должное схемам, понятиям и структурам, чем и сольёт их в единый бассейн, лужу и ёмкость, которая отринет прочь индивидуальное, частное и личностное, перепутает их с общественным, социальным и коллективным, чем дезориентирует, перепугает и собьёт с толку, панталыку и рассудка даже тех, кто никогда о ней не слышал, читал или думал, и этим убьёт их, нежно, задумчиво и на постоянно.

Ты, оказавшись в пустоте, свете и отсутствии, чего бы то ни было, не было и не существовало, даже тебя самого, твоих покровов и твоей книги, ты, изнасилованный, изувеченный и измождённый теми, кто пытался, пробовал и стремился перекроить, переиначить и подогнать тебя под свои каноны, керигмы и писания, кто мог видеть, разбираться и мыслить лишь дифтонгами, метафизикой и дуальностью, не приемля триад, комплексообразования и триалектики, впитал, вобрал и внёс в свою книгу и это, и то, и самого себя, расплавив, растопив и отринув последнюю свою оболочку, рубеж и плёнку кожи, что осталась от твоего тела, передав ее своему детищу, творению и произведению, окончательно слившись, воплотившись и превратившись в неё, свою вечную и извечную, изначальную и конечную, лицевую и изнаночную книгу, которую будут восхвалять, поносить и умалять, которую не будут понимать, читать и ставить на полку, которую отбросят, поднимут и отряхнут, но все равно никогда не осознают её во всей полноте, великолепии и сиянии.

И ты, став самим собой, собой другим и твоей книгой, упал, развернулся и раскрылся на последней своей странице, на которой твои, любые и каждые глаза могли, могут и будут видеть прощальный, исходный и вековечный завет, ответ и привет твой:

Смерть уготовал я вам, смерть неузнанную и незаметную, ибо лишу я вас иллюзий всех, каждых и всяческих: и в ней будете прозябать, покуда не превозможете её пониманием твоим, и да будет то малым искуплением, испытанием и наградой за любые деяния ваши!..

И некому будет уже вспоминать то, что будет дальше!

Ты будешь здесь, всегда и нигде. Твоя книга, ты сам и твой читатель будут пред тобой, собой и всеми. Глаза твои будут сухи, как недра новорожденных сапфиров. Лишь из-под ногтей непрерывным потоком будут струиться отравленные слезы. Ты возьмешь сам себя, как книгу, тело и читателя и своей, обжигающей белизну, звуки и знаки жидкостью, начнешь писать поверх исторгнутого тобой же текста, повторяя буквы, руны и сюжет, его тупики, лазейки и лабиринты:

Ты помнишь, как это было в первый раз?

И ты не остановишься даже на вдох или выдох, пока не иссякнут ядовитые соки твои, пока не опустошатся и не будут запечатаны навек их хранилища, и ты, оставляя их вещам, не поставишь последнюю точку во фразе:

Смерть уготовал я вам, смерть неузнанную и незаметную, ибо лишу я вас иллюзий всех, каждых и всяческих: и в ней будете прозябать, покуда не превозможете её пониманием твоим, и да будет то малым искуплением, испытанием и наградой за любые деяния ваши!..

НАЧАЛО

Послесловие переводчика

Трудности автора

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары / Публицистика
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Огни в долине
Огни в долине

Дементьев Анатолий Иванович родился в 1921 году в г. Троицке. По окончании школы был призван в Советскую Армию. После демобилизации работал в газете, много лет сотрудничал в «Уральских огоньках».Сейчас Анатолий Иванович — старший редактор Челябинского комитета по радиовещанию и телевидению.Первая книжка А. И. Дементьева «По следу» вышла в 1953 году. Его перу принадлежат маленькая повесть для детей «Про двух медвежат», сборник рассказов «Охота пуще неволи», «Сказки и рассказы», «Зеленый шум», повесть «Подземные Робинзоны», роман «Прииск в тайге».Книга «Огни в долине» охватывает большой отрезок времени: от конца 20-х годов до Великой Отечественной войны. Герои те же, что в романе «Прииск в тайге»: Майский, Громов, Мельникова, Плетнев и др. События произведения «Огни в долине» в основном происходят в Зареченске и Златогорске.

Анатолий Иванович Дементьев

Проза / Советская классическая проза