Поэмы. Драмы

Хор

Месяц, месяц серебристый

Народился в тверди чистой,
Пролил в дол дрожащий свет;
Мы слетелись на совет.

1-й дух

Я с юга безводного,

С песков, где охотится лев,
Где тигра голодного
Неистовый слышится рев,
Где огненной тучею
Над степью сыпучею
Кружится и воет сеймум,
Где смертию крыл его шум
Грозит неминучею.

Второй

Я же с могилы

Жизненной силы,
С севера, дому зимы,
Родины хлада и тьмы.
Там дуновение мраза
Создало горы алмаза,
Солнца по месяцам нет;
Свод же небесный
Ночью одет
В пурпур чудесный,
В радужный свет.

Третий

Шаман скакал

Средь грозных скал
В холодной тьме тумана;
Содрогся гул;
Луну задул
Свирепый вопль шамана:
Я махом крыл
Его убил
И созвал псов на тело,
С востока ж сам
Примчался к вам
На слово и на дело.

Четвертый

С водопадов заката,

С кровожадных пиров,
Из отечества злата,
Из дремучих лесов,
Над великой водою
Я летел и, когда
Море скрылось за мною,
Увидал города,
Где и в ночь никогда
Не прервется ни шепот,
Ни тревога труда,
Ни страдания ропот.

Хор

Мир умолк и потемнел,

Сон закрыл усталых очи;
Мы слетелись в час полночи
Для отчета наших дел.

Кикимора

Спасибо, братцы, за стихи: лихие!

Твои хореи, хор, на экосез
Велю переложить. Ты, африканец,
Нас славным амфибрахьем угостил
И рифмою в три склада; в них зверей
И бурю выть заставил, и у нас
С твоих стихов — в ушах так и завыло.
Чудесны дактили твои, лапландец:
Продрог я — жару в них нисколько нет.
Твои коротенькие ямбы милы,
Любезный камчадал: я с них вздремнул;
С них список я возьму, и, если мне
Не будет спаться, их читать я стану.
Твои же анапесты, ирокез,
Единственны; клянуся: ирокезы
Им в дикости и жесткости уступят!
А я решился с вами говорить
Размером, о котором на Руси
Спросил в невинности сердечной кто-то:
«Что, если это проза? и дурная?»
В прошедший месяц что творили вы?
Какие шутки вы шутили?

1-й дух

Я...

Кикимора

Твои дела, дела твоих клевретов

Не трудно отгадать; но потопить
Корабль, песком засыпать караван,
Нежданной стужею убить посев
Или промышленников уморить
В сибирских тундрах смертию голодной —
Конечно, очень остроумно, но
(Ты согласишься) не совсем смешно;
А, признаюсь, сегодня я желал бы
Похохотать. — Так пусть же наперед
Жильцы Европы просвещенной, духи,
Которым понабраться кой-чего
От внуков Иафета удалось,
Нам отдадут отчет в своих работах.

Пук

Кто только не дурак, и молод,

И не плебей, и знает свет,
Тот в нашем Лондоне одет
В стоический, бесстрастный холод.
Но Гаррик и сквозь этот лоск
Чудесной силою искусства
Порой дощупывался чувства:
Случалось, тает, словно воск,
Жеманство в денди самом гордом
От пламенной его игры,
Над дюком, баронетом, лордом
Он властвует: забыв пиры,
Заклады, Ню-меркет, дебаты,
Сидят затянутые хваты
И сходят от него с ума.
Однажды леди Стронг сама,
Когда тупым кинжалом смело
Ударил в грудь себе Отелло,
Чуть слышный испустила стон;
Она блистательная льдина,
Но и ее, царицу Сплина,
Расшевелить успел же он!
И все в театре онемело,
Огромный дом, как гроб, утих...
Я рассмешить решился их
И тотчас принялся за дело:
Сидел за скрыпками толстяк
И судоржно сжимал кулак
И табакерку пред собою
Окаменевшею рукою
Держал без крышки, — я к нему,
Хвать табаку и вмиг на сцену
И в нос Отелло моему;
Вдруг чих Отелло; перемену,
Какой и я не ждал от них,
В партере произвел тот чих!
Поднялись шиканье и хохот,
За хохотом поднялся свист,
За свистом стук, за стуком грохот:
Покойник встал, дрожит, как лист,
И градом яблок был засыпан...

Кикимора

Рассказ прекрасный, — только длинноват;

Вскричит петух — и нам расстаться должно;
Нужна мне ваша помощь, вот в чем дело:
В народе русском и с большим трудом
Сыскал я труса (он у них один;
Другого не найдете экземпляра).
Мой трус красавец: что ж? в него влюбилась
Бухарская княжна. Он из Бухары
На Русь обратно едет; с ним княжна
И богатырь Булат великодушный.
Я свел их, льва я зайцу подчинил
И гусю дал в подруги Филомелу.
Скорее в город, разбудите всех
И под ухо обманутого хана
Завойте: «Хан! проснись: увезена,
В Россию скачет, хан! твоя Андана!»
Старик погонится за ними; мы,
Охотники до всякой кутерьмы,
Мы насладимся зрелищем забавным;
Да! похохочем над отцом державным,
Над бешенством его — и над княжной,
Ума лишенной от любви слепой,
И над дрожащим, как осина, хватом,
И над могучим витязем Булатом,
Который (кстати!) в наш бездушный век
Задумал быть с душою человек!

Духи разлетаются.

Взвились — и улетели: до свиданья!

А между тем поклон мой, господа!

Мы, кажется, видались иногда:
Неужто позабыли? — вас со мною
Покойник Лев Петрович свел — Ижорский;
Я должность шута исправлял при нем.
Наскучил мне Ижорский, — я его
Другому сдал, да с вами не расстался.
Нет! целый хор в себе соединил,
Но не трагический, не хор Эсхила
Или Софокла, а такой, каким
В своем бессмертном Гарри Уйлли Шекспир
Вас угостил: скачки поэта вам
И пояснял и, может быть, подчас
Срывать случалось мне улыбку с вас.
И вот опять на сцену перед вами
Решаюсь выйти; снова стану вам
Досказывать все недомолвки драмы.
Любить и жаловать меня прошу:
Затем мое почтенье! — ухожу,

(Исчезает.)