Поэмы. Драмы

Так возносил Давид, восторженный душой,
Хвалебный, звучный глас, мой боже, пред тобоч!
А я — я ныне что? — Тобою укрепленный,
Благий! я совершил мой подвиг дерзновенный,
Он кончен; но еще недоумею я,
Но зыблется еще в сомненьях мысль моя;
Взгляну ли на мой труд, столь тягостный и смелый,
Сравню ли с ним моих бессильных дум пределы,
И скудость данных мне животворящих снов,
И бремя на меня наложенных оков, —
Тогда вещаю я в душе моей: «Ужели
Я, слабый, я достиг незримой, дальней цели?»
Так боязливый муж, преследуем врагом,
Чрез бездну прядает, отчаяньем влеком,
И стал, и весь дрожит, и бездну взором мерит,
И шепчет: «Здесь я, здесь!» — и все еще не верит.
Нет, нет! мой господи, мой боже, боже Сил!
Единый ты меня, слепого, озарил,
Единый, дивный, ты мне был путеводитель:
Тебе единому хвала, о вседержитель!
И что я? сын грехов. Но с тайной высоты,
Всесильный, вечный бог, ко мне склонился ты.
Не ты ли мне явил источник вдохновений
В священном свитке тех бессмертных песнопений,
Которые поет народов мира слух,
В которых излиял твой чудотворный дух
В стране Исраиля, в младенческие веки
Златые, полные глаголов жизни реки?
Душою к ним стремлюсь; так жаждущий олень,
Послыша говор вод в степи в палящий день,
Преклонит чуткий слух, встрепещет, встрепенется
И к хладному ручью, как буря, понесется.
Нет, пламень не земной горит в святых певцах;
Живет господень дух в могущих их струнах;
Не отцветет вовек сионских песней младость:
В них ужас и восторг, и сила в них и сладость.
Отверзет ли уста провидец зол, пророк, — [55]
Всесокрушающий, дымящийся поток,
Он проповедует вселенной гнев владыки,
Смывает грешные с лица земли языки,
Клокочет и гремит ревущий водопад,
Восходит в небеса и раскрывает ад —
И ад исполнился и хохота и стона;
Тебя приветствуют, властитель Вавилона.
«Могущий, ты ль сошел в жилище темноты?
И ты, как мы, пленен, сравнился с нами ты!
Зловоние и смрад постелят под тобою,
Тебя покроет червь. Поведай, чьей рукою,
Денница светлая, ты сорван был с небес?
Поведай, как ты пал, как с тверди ты исчез?
«Подобен вышнему престол над тьмою звездной
Поставлю» — ты ль вещал? — и поглотился бездной!» —
Так страшному в царях со скрежетом рекли,
Подъемлясь из гробов, мучители земли.
Но что? глагол суда рыданья заменили:
От Рамы слышен вопль; то стон и плач Рахили;
«Нет, нет их! — вопиет. — Я всех их лишена!»
И не утешится над чадами она.
Сколь беспредельна скорбь твоя, Иеремия!
Кровавы слезы те священные, драгие,
Те слезы горькие, роса твоих очей,
Которые струишь по родине своей!
Господню ангелу подобен, стражу рая,
Сверкающий мечом над грешником Исая, —
Но с кем тебя сравню? мед льют твои уста
И вместе смерть — и кто, как ты, рыдал когда?
А разве тот отец, тот праведник злосчастный,
Который под топор закона беспристрастный,
Сам умирающий, растерзан, но суров,
Обоих осудил души своей сынов.
На вещий глас сердца снедающей печали
Страданья и мои проснулись и восстали:
Меня господь мой бог во гневе помянул,
Каратель на меня иссыпал весь свой тул,
Тул ярости своей, стрел смертоносных полный.
О грозный! надо мной прошли твои все волны, —
И руку, господи, благословлю твою:
Испив вино греха, из чаши скорби пью.
Но ты ли примирен? Каким вещаньям внемлю?
И кто чудесный сей? почто сошел на землю?
Так, узнаю! — Давид с превыспренних светил
В волнуемую грудь мне мир и веру влил.
Когда он возгремит, его златые струны
Сжигают, как огонь, сверкают, как перуны.
Но слаще меда мне в унылый, темный час
Смиренный, тихий вздох, души Давида глас.
Все, все он испытал: паденье, покаянье,
Разлуку и любовь, и радость и страданье,
Наказан господом и вновь утешен им,
Он пел, и ликовал, и плакал пред благим.
К его глаголам я язык мой приучаю, —
«Почто прискорбна ты? — и я, как он, вещаю, —
И почему меня мутишь, душа моя?
На бога уповай: его прославлю я.
Неизреченный! ты мой щит, мое спасенье,
О боже! сколь твое возлюблено селенье!
В селении твоем в день зол меня покрыл
Не ты ли сению твоих незримых крыл?»

1826-1829