Поэмы. Драмы

От утра раннего до ночи поздней
С Гельвуйских гор был слышен стук и вой,
Был слышен гул глаголов брани грозной;
О трупах совещалась Смерть с войной,
И Смерть алчбу и жажду утолила
И, утомясь, простерлась на покой.
Увы! Гельвуя, скорбная могила
Исраильских, белеющих костей!
Не здесь ли пала слава их и сила?
Не здесь ли сонм могущих их князей,
Овнов и пастырей святого стада —
Был снедью гладных, Хамовых мечей?
И первый ты, средь бранных бурь ограда,
Надежда братий, щит против врагов,
Злосчастных ангел, плачущих отрада,
Ты, лучший из Сауловых сынов,
Ты пал, Ионафан, стрелой пронзенный;
Твой дух вознесся в край благих духов.
Но чьею ж славною рукой сраженный
Погибнул витязь, честь страны родной?
Князь, воевода ли иноплеменный
Решил одною смертью грозный бой?
Нет, не похвалится в градах Дагона
Победой скорбной ни един герой!
Не скажет чадам, женам Аскалона,
Ни девам Гефа и пяти градов:
«Я день тот обратил в день слез и стона
Для храбрых Венонииных сынов;
Вождя их я убил». Стрелой безвестной
Пожат воитель, страх чужих полков.
Он пал — и что ж? улыбкою прелестной
Его уста, зардевшись, процвели;
Не смел его коснуться тать бесчестный,
Когда по полю битвы потекли,
Да снимут с тел оружье, ризы, брони
Сыны неверной Хамовой земли;
Так, наступить боялись даже кони
На витязя, — их горний дух страшил:
Одел туманом дивных благовоний
Бойца святое тело Рафаил,
И зрел, вещали, гор Гельвуйских житель,
Как ангел вновь на небо воспарил;
Как возносил в надзвездную обитель
Какую-то таинственную тень,
Сверкал, как пламень, дух-путеводитель,
Сопутник же сиял, как тихий день,
Лиющийся от тверди позлащенной
В немую бора дремлющего сень!
И Хуса Мельхисуя дерзновенный,
В плечах широкий, станом исполин,
Вдруг сорвал с колесницы окрыленной,
И в прах поверглись пред лицом дружин,
И их борьба всех трепетом объяла,
И вторил их стенаньям глас теснин.
Душа в потомке Хама замирала,
Давил Саулов сын его гортань;
Едва короткий меч еще держала
Страдальцова мертвеющая длань;
Погиб воитель, — нет ему спасенья,
Но и еврей не выдет вновь на брань:
Хус в судоргах последнего мученья
Скрежещет и десницу свободил,
И, уж почти лишенный ощущенья,
Герою в сердце жадный нож вонзил;
Персты героя сжались, древенея,
Он, умирая, Хуса задушил.
Что ж? не могли, дивясь и цепенея,
Отъять от выи князя своего
Хамиты руку мощного еврея
И вместе с нею труп сожгли его.
Певцы же долго в песнях воскрешали
Весь ужас состязания того.
Саул, исполнен яростной печали,
Своих сынов падение узрел,
Узрел, как рати колебаться стали,
Затрепетал и молвил: «Здесь предел,
Здесь положен конец моей державы!»
Копье подъял и к смерти полетел.
Когда ж густеть стал мрак седой дубравы
И блеск последний на скалах погас,
Тогда и властелина бой кровавый
Пожал, — он срезан был, как зрелый клас...
...Давид же в Секелаге в оно время
Друзьям корысти бранные делил.
Заря златила скал высоких темя,
Но был еще под кровом ночи бор;
Лежало на душе Давида бремя
Тяжелых дум; с твердыни скорбный взор
Он по пути, одеянному тьмою,
Стремил за цепь седых восточных гор.
«Я ими разделен с землей родною!
Что с нею сбудется?» — печальный рек
И вдруг пришельца видит пред собою:[50]
Обрызган кровью, смутный человек,
Перст на главе, раздранно одеянье,
Он быстрый вопль из уст рабов извлек.
Свирепый странник пал, храня молчанье,
К ногам Давида; но Давид сказал:
«Кто ты? Откуда? Что твое желанье?»
— «С побоища евреев я бежал,
С Гельвуйских гор, костьми их убеленных».
Так витязю пришелец отвечал,
И среди сонма воинов смятенных
При сем глаголе роковом возник,
Свидетельство сердец их сокрушенных,
Терзающий и слух и душу крик;
Властитель вспрянул и всплеснул руками
И ризою завесил бледный лик.
Потом вещал дрожащими устами:
«Поведай все нам!» И пришлец гласит:
«Саула рать истреблена врагами,
Ионафан погибнул, царь убит».
— «Ты сам ли зрел Саулово паденье?» —
Удерживая душу, рек Давид.
И муж восстал и начал извещенье:
«Был вечер; нас враги подъялись гнать —
Вдруг я увидел грозное волненье:
На холм единый стала напирать,
Подъемля вой убийственный и дикий,
Анхусова избраннейшая рать.
Их неумолчные послыша крики,
Упорство яростного боя зря,
Я молвил: «Осажден там муж великий;
Не всуе столь неистовая пря!»
И от бегущей я отстал дружины,
Притек на холм и узнаю — царя.
Он, уязвленный, близок был кончины.
Пред ним лежал пронзенный в грудь еврей;
А под холмом, как ярый рев пучины,
Как бешенство бунтующих зыбей,
Так необрезанных полки кипели,
Так рвались на Сауловых друзей.
Уж их последние ряды редели;
Я слышал, царь болезненно вопил:
«Злодеям в руки впасть живому мне ли?»
Взглянул на тело: «Старец Фалиил,
Полвека ты мне верен был и боле;
Но наконец и ты мне изменил!
Не покорился срамной ты неволе,
Освободил тебя твой бодрый меч:
Почто ж меня покинул в страшной доле?
И жизни не хотел моей пресечь?»
Он простонал и покивал главою,
И замерла в устах страдальца речь.
Но вот он тень увидел за собою,
И вспять озрелся, и меня позвал
И молвил: «Лютою объят я тьмою;
Но дух во мне, страдать я не престал:
Убей меня!» Взглянул я: нет надежды,
Не встанет! — и вонзил в него кинжал.
Тогда навек его закрылись вежды.
Я ж царский съял венец с главы его,
И с трупа царские совлек одежды,
И с ними поспешил с холма того;
Всю ночь я шел, и се их повергает
Твой раб к ногам владыки своего!»
Давид, восплакав, ризу раздирает
И трепетный на странника глядит.
«Кто ты? Какого дому?» — вопрошает.
Но, не смутясь, убийца говорит:
«Родился я в Гавае возвышенной,
Отец же мой Эфар — амаликит».
— «Да истребится весь ваш род презренный!
Увы! Погибнул грозный царь Саул,
Рукою рабской, подлой умерщвленный!
Дух ада на тебя, злодей, дохнул:
Как ты подъять проклятую десницу
На божия избранника дерзнул?
Йоав! Каменьями побить убийцу!
Не будет кровь его вопить на нас:
Сам он осиротил свою вдовицу,
Сам чад своих лишил отца в тот час,
Когда изречь свирепое деянье
Его уста издали хульный глас!»
Весь углубленный в мертвое молчанье,
Один с своей великою душой,
Лелея безутешное страданье,
О падших три дня сетовал герой.
В четвертый мужи пред него предстали,
Посланники к нему земли родной.
Еще подавлен бременем печали,
Он им внимал в кругу своих друзей,
И старшины Иуды так вещали:
«Не мы ли кости от твоих костей?
Не мы ли плоть твоя? Давид, не ты ли
Хранил нас крепостью руки своей?
С тобою мы цветущи, крепки были,
Дрожал пред нами в бранях сопостат;
Мы без тебя лишились сил, уныли,
Пожрать нас без тебя враги спешат:
Ты данный нам от господа хранитель;
Приди, над братьями восцарствуй, брат!
Царю да будет град Хеврон в обитель;
Царя зовут Иуда и Фарес:
И вновь к нам обратится вседержитель,
И нас оставит ярый гнев небес;
Нам снова воссияют дни покоя,
Могущества, и славы, и чудес!»
Умолкли. Был туманен лик героя;
Как скорбный странник средь степей сухих,
Весь изнуренный лютым варом зноя,
Так он под гнетом тяжких дум своих
Изнемогал — и долго без ответа
С болезненной тоской взирал на них.
«Душа моя, — он молвил, — тьмой одета!
О боже! Мир исчезнул бы, когда б
Угас над ним твой взор, источник света:
А я что без тебя? — Я слеп и слаб
И кораблю подобен без кормила:
Тебя зовет, к тебе прибег твой раб!
От детства длань твоя меня хранила,
От детства мне светил твой дивный свет,
И мощь твоя бессильного крепила:
Моим моленьям, боже, дай ответ!» —
И рек жрецу: «Провидец вдохновенный,
В Хеврон за ними вниду ль или нет?»
Тогда склонил колена муж священный,
И просиял его могущий лик,
Молился он, эфудом облеченный, —
И се к нему господень дух приник.
«Да внидешь!» — так воскликнул прорицатель.
«Да внидешь!» — повторил евреев крик.
«Тебе я покоряюсь, мой создатель! —
Вещал, главу смиренную склоня,
Сынов Иуды новый обладатель. —
Но тяжкое взложил ты на меня».
И вот воздвигся, взял псалтирь златую
И рек друзьям, исполненный огня:
«Помянем падших в битву роковую.
Ужели предадим забвенью мы
Бойцов, погибших за страну родную?
Или вотще Гельвуйские холмы
Испили кровь моих владык святую?
Исторгну память их из бездны тьмы!»
К струнам склонился, глас подъял печальный,
И струны стон подъяли погребальный:

1

Столп возвысь над падшими сынами,[51]
О Исраиль! — свят бессмертный прах.
Как же так увяли под мечами
Мужи силы на твоих холмах?

2

Не беседуй в Гефе о сраженных;
Пусть не внемлет плачу Аскалон:
Да не дмится дщерь иноплеменных,
Да не будет в радость ей твой стон!

3

Вы, холмы Гельвуи, пусть отныне
Не кропит вас дождь, ниже роса!
Уподобьтесь вы сухой пустыне;
Пусть вас позабудут небеса!

4

Обратитесь в поле слез и глада:
Пусть вовеки не созреет клас,
Пусть вовеки кисти винограда
В блеске солнца не горят на вас!

5

Ax! на ваших высотах могильных
(Не елеем, кровию облит)
Щит Саула, мощь и слава сильных,
Сыном Хама вдребезги разбит.

6

Меч царя был страшен чадам брани,
Пил врагов отчизны кровь и тук,
Собирал их души, вместо дани,
Лук Ионафана, грозный лук.

7

Царь Саул, Ионафан! прекрасны,
Благолепны были в жизни вы;
Восставали мощны и согласны:
Вместе положили ж и главы!

8

Были крепки вы, сыны Рахили,
Паче ярых чад полудня — львов;
Гордо вверх над тучами парили,
Легче вольных, радостных орлов!

9

Плачьте, плачьте, дщери Авраамли,
По Сауле, воеводе сил!
По Сауле сетовать не вам ли?
Вас он украшал, он вас хранил;

10

Разверзал вам щедрую десницу,
Облачал вас в злато и виссон;
Одевал в жемчуг и червленицу:
Воздвигайте по Сауле стон!

11

Столп возвысь над падшими сынами,
О Исраиль! свят бессмертный прах.
Как же так увяли под мечами
Мужи силы на твоих холмах?

12

Все! — и ты, Ионафан! ужели?
Брат души моей, Ионафан!
Стрелы Хама мимо не летели:
[Не избег и ты смертельных ран!]

13

Слез душа моя, о брат мой, жаждет;
По тебе скорбит душа моя,
По тебе болезнует и страждет:
Одинок отныне в мире я.

14

Любит друга дева молодая,
Драгоценна юноше жена:
Но к тебе любовь моя святая
Паче их любви была сильна.

15

Столп возвысь над падшими сынами,
О Исраиль! свят бессмертный прах;
Как же так увяли под мечами
Мужи силы на твоих холмах?

О власть святая вдохновенных песен,
Неодолимая! сколь ты сильна!
Наш скорбный, бедный мир как мал и тесен!
Но ты, отваги радостной полна,
Дохнешь, расширишь вдруг его пределы
И новый мир пробудишь ото сна;
Летишь и сеешь громовые стрелы
И растопляешь твердые сердца —
Сердца людей бесчувственны, дебелы;
Но глас могущий вещего певца
В них жизнь вольет — и, будто воск, растают
Пред дивным пламенем его лица!..
...И пировал, князьями окруженный,
В Хевроне светлом царь вифлеемит:
Он мир торжествовал благословенный.
Но что? Какое облако мрачит
Его чело? Почто главу на руку
Склонил он и, задумчивый, молчит?

Какую ощутил тоску и муку,
Какое горе в сей блаженный час?
Воспомнил ли с любезным с кем разлуку,
Чей светоч жизни до поры погас? —
Средь гласов торжества того святого
Не слышится Ионафанов глас!
Далеко время торжества иного,
Когда, свой первый подвиг совершив,
Он близ него, счастливого, младого,
Его одной любовью был счастлив!
Давид главу подъял и вопрошает:[52]
«Остался ль кто из внуков царских жив?»
И Сива, раб Саулов, отвечает,
Пред властелем повергшись в прах челом:
«С Махиром Лодеварским обитает
Младенец; но он немощен и хром;
Спасен рабыней сын Ионафана,
Когда враги сожгли Саулов дом!»
Что средь унылого, степного стана
В земле бесплодных и сухих песков
Была для странников-евреев манна,
То для Давида сладость оных слов;
К Махиру он послал нетерпеливый
Привет благой и множество даров:
Младенец приведен рукою Сивы.
«Твое все, чем родитель твой владел,
И все Сауловы стада и нивы,
И всех погибших братиев удел;
И от моей трапезы да вкушаешь!
И не страшись, но весел будь и смел!
А ты, слуга Саула, да питаешь
Потомка господина своего,
Да пестуешь его и сберегаешь!
Ты и весь дом твой — вы рабы его.
И вы, друзья, младенца возлюбите
За кровь мою, за сына моего,
Его вы вознесите и почтите», —
Так царь поведал, и младенца вид
Стал радостен: в Давидовой защите
Ни бед не знал страдалец, ни обид,
И чадо сирое потомка Киса
С детьми своими возрастил Давид.
И он послал и к старцам Иависа,[53]
Которые, отринув низкий страх,
Под сенью схоронили кипариса
Ионафанов и Саулов прах,
И рек им: «Вас благословляю, други!
Вы мужи силы в мыслях и делах.
Вы верные и праведные слуги
Саулу, властелину своему;
Его почтили память и заслуги
И оказали милость вы ему:
И окажу и я вам все благое,
И вы любезны сердцу моему!»

Так царь Давид в блаженстве и покое
И в славе правил областью своей.
В то время провидение святое
Среди роскошных пастбищ и полей,
В тени наследственного вертограда
Беспечный в песнях возносил еврей.
И родились царю в Хевроне чада:
Над праведным царем господен щит;
Давид всего Исраиля ограда;
Амон страшится, филистим дрожит,
Душа Эдома трепетом объята —
И царь уже себе врагов не зрит:
От брега моря до брегов Евфрата
И до Ливанских дерзновенных гор
Нигде уже не видит сопостата
Потомков Авраама смелый взор;
Ни Геф не вышлет рати, ни пустыня,
И умер и в отечестве раздор.
Блажен Исраиль, божия святыня, —
Но царь смирился благостной душой;
Ему чужда строптивая гордыня.
«Бог, — он гласит, — покров и пестун мой;
Он, всемогущий, он моя твердыня!»
И господу воспел псалом святой:

Господь мой бог — мое спасенье;[54]
Он вместо стен мне и забрал,
Мой спас, заступник и храненье!
Меня противник лютый гнал:
Но к богу я воздвиг моленье, —
Он от врагов меня изъял;
Уж мне отверзся ров могильный,
Но в гроб мне не дал пасть всесильный!

Как шумных, бурных вод потоки,
Так беззакония текли;
Мне сеть расставил муж жестокий,
Злодеи: «Гибни!» — мне рекли;
Я был оставлен, одинокий,
Меня совсюду обошли;
Как жадные ловцы, печали,
Меня страдания обстали.

Взглянул — исчезнула дорога,
Клокочет бездна предо мной:
Тогда призвал я в скорби бога,
Вознесся вопль стенящий мой;
Приник от своего чертога,
Подвигся робкою мольбой
Господь, мой пестун, мой спаситель,
На землю сходит вседержитель:

И возмутилася вдруг, и трепещет она,
И подвиглися гор основанья;
Вселенна боязни полна,
Полна ожиданья.
Господь и праведен и строг,
Прогневался на грешных бог!
Восходит дым от яростного гнева,
Возжглися угли от его лица:
Пожрет, как ветвь сухого древа,
Кичливых пламень уст творца!
И небеса склонил неизбежимый,
Сошел, и под его ногами нощь и страх;
Он полетел: летит на ветровых крылах,
Его несут, как буря, херувимы.

Тьму сгустил себе в шатер,
Темноту избрал в обитель;
В тучах мчится вседержитель,
В блесках дивный хор простер.
От лучей и от блистанья
Тают мрак и облака,
В мраке звезды и сиянье
Сеет божия рука.
И возгремел господь с пылающей лазури,
Всевышний глас издал,
И стрелы, молний дождь послал,
Объяли грешных огненные бури,
Нечестия строптивых чад
Погнал, сожег палящий град.

Бледнеет ад: он свет увидел звездный,
Разоблачились те таинственные бездны,
Из них же льется ток морских, безмерных вод,
И тверди пошатнулся свод,
И основания вселенны,
Десницей бога потрясенны,
Смущенны духом уст его,
Явились взору откровенны!

Хвалю и славлю бога моего:
Могущий с высоты небесной
Ко мне склонился помощью чудесной;
Господь мой бог, мой властелин
Изъял меня из яростных пучин.
Он от врагов меня неистовых избавил;
Я погибал, я звал, рыдая и стеня,
Одолевали грозные меня,
На широту меня защитник мой поставил.

Бренный, я не заслужил,
Чадо праха и бессилья,
Благ щедрот твоих обилья,
Боже дивный, боже Сил!
«С мужем правды прав пребудешь,
С мужем лжи меня забудешь» —
Так мне сам поведал ты.
Ты мне не дал пасть, святый!

Так! Богом я спасусь от преисподни
И стогны сокрушу, им укреплен,
Надежны, верны все пути господни,
И чист глагол господень, — и блажен,
Кто верит в мощь и слово пресвятого:
Господь наш бог, и бога нет иного.

Он научил мою десницу брани,
Он силою меня препоясал,
И ноги легкие, как ноги лани,
Он утвердил на вечной тверди скал.
Как медный лук, Давида мышцы стали, —
И се, дрожа, злодеи побежали.

Прославьте бога, струны вы и песни,
Господь мне дал хребет врагов моих —
Я их погнал, — не утомлялись плесни
Доколе не настиг, карая, их,
Доколе гордых не было и следа
И не пожрала их моя победа!

Спаситель не внимал, когда взывали,
Вопили к богу — и ответа нет!
Я свеял, стер их, как письмо с скрыжали,
Как память прошлых, позабытых лет.
Как прах пустыни, ветром разносимый,
Всех смял их под меня неотразимый!

Бессмертный возвеличил и прославил,
Он в мощь меня и радость облачил,
Языкам во главу меня поставил
И в князя и вождя еврейских сил.
И люди (их имен не знал я даже)
Прибегли к моему щиту и страже.

Владыки слову моему покорны,
Мне поклоняются племен отцы,
Крамольники познали срам позорный,
И оскудели в замыслах льстецы.
О боже! сколь твои дары велики;
Да вознесут тебя псалмы и лики!

Жив мой господь, мой бог, мой избавитель,
Из рода в поздний род благословен:
Им сокрушен могущий мой гонитель,
Им алчущий души моей сражен;

В услышанье народов всей вселенной
Я воспою тебя, благословенный!

Креплюсь и процвету, тобой хранимый.
Неизреченным светом озаря
И благодатию непостижимой,
Ты из рабов избрал меня в царя,
И чад моих покров ты и спаситель:
Жив мой господь, мой бог, мой избавитель!