Поэмы. Драмы

Другое лето жил в чужой стране
Вифлеемит и с ним сыны изгнанья,
Его клевреты в мире и войне,
Участники и счастья и страданья:
Им были дни те, как в тяжелом сне
Недужному несвязные метанья.
И дал Анхус Давидовым друзьям
Высокий Секелаг, питомцы ж брани,
Стремяся к Амаликовым сынам,
Степные часто пролетали грани
И были страшны древним тем врагам,
Карали их и собирали дани...
...Но се, когда Сауловой судьбой
Чревоболело время роковое,
И покрывалось небо тяжкой тьмой,
И ждало в грозном и немом покое,
Да разразится гибельной грозой, —
Не спало провидение святое;
Давид хранился ангелом своим
Исраилю в цельбу и в утешенье.
Возникла брань, и, скорбию тягчим,
Такое богу он принес моленье:
«Да внемлет бог богов мольбам моим,
Меня да не введет во искушенье!
Был я бездомен, страха полн, уныл,
В горах скитальца, беглеца в пустыне,
Анхус меня с клевретами прикрыл,
Меня утешил; с дня того поныне
Не во властителя, в отца мне был,
О мне труждался, как о кровном сыне,
Но се свирепую сзывает рать
Моей отчизны враг неукротимый,
Анхус спешит Исраиль воевать,
И в день сей мне вещают филистимы:
«Восстань, иди за хлеб наш нам воздать!»
Что сотворю, их воплями теснимый?»
Тогда боязнь к Давиду бог вселил
В сердца князей градов иноплеменных,
И совещались воеводы сил.
И Фуд царю предстал от устрашенных:
«Да устранишь Давида, — возгласил, —
И с ним его клевретов дерзновенных,
Да не исходят с нами на войну!
Не от пришельца ли нам ждать навета,
Когда течем карать его ж страну?
Она ему при колыбели пета,
В ней встретил жизни сладкую весну,
В ней протекли его златые лета.
С Саулом примирится, и (дрожи!)
С ним примирится нашими главами.
Полны сердца людские тайн и лжи;
Друзей страшися наравне с врагами;
Пусть ныне друг тебе Давид, — скажи,
Или обманут не был ты друзьями?
Его евреи любят: в кущах их
Глас, наше поражение поющий
И торжество Давида, — не затих;
Он их надежда, он их царь грядущий;
Речет — покинув жен и чад своих,
Сбегутся все на зов его могущий.
А мужи те, что делят хлеб его,
Что с ним исшли в чужбину и в изгнанье,
Не пощадят под небом ничего,
С весельем примут гибель и страданье,
Но в блеск и славу облекут того,
Кто гордость их, и честь, и упованье.
Многоречивы старцы искони:
Да буду же в сей день, Анхус державный,
И я многоречив, как все они,
Тебе напомню, властель, подвиг славный,
В Эфрафе подвиг совершен во дни
Битв наших в оной области дубравной:
Мы град заяли; а Давид засел
В твердыне крепкой с братьями своими,
Но там от солнцевых изныли стрел,
Палящих, расточаемых над ними;
Томились жаждой, лишь один светлел
Источник под забралами седыми.
И рек тогда Давид мужам своим:
«Кто, други, напоит меня водою
Из хладного ручья, который зрим?»
Вдруг со скалы с орлиной быстротою
Их трое ринулось; стремимся к ним,
Грозим им вопиющею толпою...
Вотще! Три мужа расторгают всех:
Не видят тучи стрел, ни копий леса,
Боязнь себе вменяют в срам и грех, —
К источнику, назад и уж с утеса
Взирают и подъемлют нас на смех!
Властитель, таковы сыны Фареса.
Но муж и вождь их, он вещал: «Друзья!
Клянуся, недостойными устами
Священной влаги не коснуся я,
Приобретенной вашими душами;
Пить вашу кровь — не мне: вода сия
Пред господом да возлиется нами!» —
Такого мужа, грозного в войне,
Подъятого из праха дивным роком,
Героя и вождя в своей весне,
Нам страшного в волнении жестоком,
Опасного и в мирной тишине,
Не наблюдал я неусыпным оком!
И раз еще владыке и царю
От сонма всех князей соединенных
Желанье всех скажу и повторю:
Нет, не зови пришельцев дерзновенных
На брань с евреями, на нашу прю
С хоругвями врагов, им соплеменных!»
Тогда: «Давид, да идешь в Секелаг, —
Анхус вещал. — Поныне и сначала
Ты предо мною был и будешь благ;
Но зависть сердце сильных обуяла,
Князья рекли: «Не сей ли был нам враг?» —
И робкая душа их встрепетала.
Мой сын, не преходи ж за нашу грань;
Но будь Анхуса жен и чад хранитель,
Над домом нашим да расширишь длань —
И не дерзнет к нам вторгнуться грабитель,
Без нас в отчизне не возжжется брань
И не восстанет буйный возмутитель.
Друг, не вдавайся в мысли: жив господь!
Как ангел божий благ ты предо мною;
Но страха сих вождей не побороть!
Шатания умов их не спокою;
Пусть я — душа, но воеводы — плоть:
Что предприму без них и что устрою?»
Так бог, властитель чувств, и дум, и сил,
От укоризны, и греха, и скверны
Смиренного Давида сохранил;
Но в тот же день непостижимый терны
В терзающий венец Давиду свил,
Да будет до конца испытан верный.
Он возвращался в Секелаг, в свой дом,
С дружиною, ведомою Йоавом:
Вдруг им с обезображенным челом,
Покрытый пеплом, в рубище кровавом,
Предстал, конем измученным несом,
Давида раб, трепещущий Соавом.
«В пустыню обратися! — раб гласит. —
Теки, спеши настигнуть Амалика;
Твой град сожжен, наместник твой убит,
Уведены от мала до велика
Младенцы, жены... Поспеши, Давид!»
Смутился вождь от рокового крика,
Но други окрылили бурный шаг,
Приходят, видят: где их были кровы,
Где на холмах вздымался Секелаг
В венце роскошном сумрачной дубровы,
Лишь угль, и пепл, и прах оставил враг,
И смрадный дым, и взрытые основы.
И се послышался великий глас.
Воссев на землю, воины рыдали:
«Господь наш бог забыл в чужбине нас!»
Сражая перси, плача воззывали,
Доколе вопль в устах их не погас,
Избытком залит гнева и печали.
Вдруг от земли воспрянул Ровоам,
Неистовый потомок Симеона,
Ужасный в гневе не одним врагам,
Не знающий святыни, ни закона,
И возопил к рыдающим мужам:
«Бог женам дал оружье слез и стона;
Мы ж станем мстить, и первому — ему! —
Вещал и перст, исполнен дерзновенья,
Простер к Давиду, к князю своему. —
Его на Амалика нападенья,
Его безумия вина всему;
Но в день сей воздадут за нас каменья!»
И люди, от страданий обуяв,
Каменья уж исторгнуть наклонились;
Но Асаил, Авесса и Йоав,
Как львы, на Ровоама устремились:
Он пал и смерть приял, заскрежетав;
Другие же содроглись и смирились.
И се Давид Авиафару рек:
«Мы в силах ли ударить за врагами?
Настигнем ли их, божий человек?
Вспять возвратимся ль с чадами, с женами?»
И сам жреца в святой эфуд облек.
И распростерся жрец пред небесами,
И так поведал, свыше вдохновен:
«Дерзай и узришь стан Амаликита,
Настижен будет хищник и сражен;
Се вижу: рать его тобой побита,
И плен плененных ваших разрешен!
Господь глаголил: «Я твоя защита!»»
В тот час Давид избрал шестьсот мужей
И с ними к знойному потек востоку,
Туда, где необъемлемость степей
Безводный океан являет оку,
Ужасный варом пламенных зыбей.
Они пришли к восорскому потоку,
И возвестил Давид двумстам из них:
«Вождя даю вам в доблестном Орее.
Здесь стан храните братиев своих».
А прочим рек: «За мной, друзья, смелее!»
И в волны ринулся морей сухих.
Что шаг, то зной растет и степь мертвее;
С высокой тверди солнце льет пожар,
И солнцеву огню навстречу пышет
С песков пылающих огонь и вар;
Тяжеле конь, тяжеле всадник дышит,
И свод лазури ясен, чист и яр,
И ухо ждет чего-то и не слышит. ..
...Деля добычу, ликовали тати,
Вещали о набегах, о войне,
Хвалили шумный мир по щедрой рати
И, утопая в брашнах и вине,
Погибших песней поминали братий.
Вдруг на обзоре малое пятно
Растет, растет, и се уж стало тучей,
И ближе, ближе, грозно и черно,
И впереди несется прах летучий,
И миг еще — пятно превращено
В полк всадников крылатый и могучий.
Вотще созвать рассеянных коней
От пира вспрянули амаликиты;
Уже в их сонм врубается еврей,
Злодеям нет спасенья, нет защиты:
Те пали жатвой мстительных мечей,
Те стоптаны, те камнями побиты;
Едва спаслось четыреста из них,
От гибели унес их бег верблюжий.
Когда же вопль побоища затих,
Когда замолкнул звон и стук оружий,
С каким восторгом жен и чад своих
Тогда лобзали радостные мужи!
И победителей корысть была
Превыше ожидания богата:
Стадам отъятым не было числа,
Все вретища полны сребра и злата;
Прославив бога брани, потекла
Обратно рать, веселием объята.
И вот уже повеял ветерок
От запада незнойный и душистый,
И вот уже прохладен и глубок
Пред ними засинел струей сребристый
Восорский, чистый, как сребро, поток,
И зрят их братья с высоты кремнистой;
Спустились, возгласили им привет.
Но лета нет без гроз, без бури моря,
Без терния цветов шипковых нет;
С начала дней со тьмой о власти споря,
Не одолеет тьмы отрадный свет;
И на земле нет радости без горя.
«Чего? — рекли оставшимся двумстам
Лукавые из исходивших в битву. —
Чего вам? Или вы клевреты нам?
Что? Вы за нас творили здесь молитву!
Жен, детищ ваших возвращаем вам,
Но прочую удержим мы ловитву».
Тут из среды поруганных мужей
Возник предтеча вопля, гневный шепот;
Бледнеет с ярости их вождь Орей:
Миг — и в мятеж преобразится ропот,
И уж десницы рукоять мечей
Хватают, уж раздался стук и топот.
Но разделил враждующих Давид
И к ним простер взывающие длани
И рек: «Ужели бог вас не страшит?
Его ли вы не помните даяний?
Нет, други! Братья братьям без обид
Отдайте долю от прибытков брани.
Покиньте буйство, ненависть и спесь!
Господь нам дал победу и спасенье,
И вы ли кровных оскорбите днесь?
Они же были в щит нам и храненье
И не по воле пребывали здесь,
Но от меня прияли повеленье».
Бог укрепил Давидовы уста,
Пред ним смирились воины сердцами,
Потухли в них и зависть и вражда,
И разделили взятое с друзьями.
Отныне сей обычай навсегда
Вселился меж еврейскими сынами:
Кто стан хранил или отчизны грань,
Приобретал корыстей бранных долю
С тем наравне, кто исходил на брань:
Зане творит не собственную волю,
Но что укажет воеводы длань,
Муж, посвященный боевому полю.
И в Секелаг обратно притекли
Давид и мужи с бременем стяжаний,
И к старшинам Исраильской земли
Послал гонцов и от корыстей дани,
И так гонцы Давидовы рекли:
«Да примете свое из нашей длани,
Вефсурские и рамские князья
И сущие в пределах Вирсавеи,
Вы также — с вами мы одна семья, —
Хевронские и номвские евреи,
И вы, изгнанных братиев друзья,
Жильцы высот Кармильских, иудеи!»
И приобрел Давид людей сердца,
Все видят в нем Иакова спасенье,
И возымели все его в отца.
Меж тем судеб Сауловых решенье
Настало; меркнет блеск его венца,
Господь подъялся на его паденье.

1

Возводит взор, подернутый тоской,
На друга друг, предвидящий разлуку;
Вздохнет, поникнет тяжкой головой
И молча жмет любимцу сердца руку:
Так я гляжу на труд отрадный мой;
При нем я забывал и скорбь и скуку,
Им был от жадной гибели храним;
Но близок час — и я расстанусь с ним.

2

И глас мой излетит ли из забвенья?
И напоит ли, шумен и глубок
И сладостен, иные поколенья
Моих мечтаний, дум моих поток?
Или в бесплодных камнях заточенья
Ему иссякнуть? о, промолвься, рок!
Ответствуй мне, покрытый мраком грозным:
Глагол мой к племенам дойдет ли поздным?

3

И если нет, и ты уж так судил,
Чтобы мой самый след исчез в вселенной...
Да будет! — нет во мне, нет прежних сил;
К земле рукой страданья наклоненный,
Я не расширю дерзновенных крил,
Не воспарю, сияньем покровенный,
Из душных стен, из тягостных оков,
В собор неумирающих певцов!

4

Приму мой жребий из твоей десницы,
Слуга господень, и смирюсь душой;
Не мне роптать: как вихорь, сын денницы,
Влекущий море праха за собой,
Семум, гроза кочующей станницы, —
Так страсти дикие играли мной;
А твой пророк быть должен тверд, как камень,
Величествен, как небо, чист, как пламень.

5

Хвала щедроте бога! все же был
В отраду мне тот дивный посетитель,
С чьих проливался сладкозвучных крыл
Восторг в мою унылую обитель.
Кто от отчаянья меня укрыл?
Единый он, мой ангел, мой хранитель!
Пусть был лишь обольщенье, лишь обман;
Но с ним душевных я не помнил ран.

6

Когда же есть где юноша счастливый,
В очах кого святый огонь горит,
Кто сердцем чист, смиренный и стыдливый
И девственный, как мой вифлеемит:
Он, избранный судьбою справедливой,
Меня, погибшего, да заменит!
В нем да пошлет Пророка и Поэта
Земле Начальник истины и света!

7

А я? мой темный путь лежит туда,
Где не умножится страданий мера,
Где скорби мира дым и суета!
Там моего увижу Исандера;
Туда, как непостижная звезда,
Усталых манит сладостная вера.
Иду вперед; тяжел мой темный путь;
Нет, не ропщу, но жажду отдохнуть.