Читаем Поэмы. Драмы полностью

Муж

Не знал я без тебя прямого счастья,Однако от трудов и от ненастья,От хлопот нашей жизни кочевойНе унывал: без страха мчался в бой;В манеж же, в караул и на ученьеХодил без ропота на провиденьеИ всеми был любим. — Короче, мне(Тебя еще не встретил) и во снеЖеланье благ иных не приходило.Итак, давно уже мое светилоБез облак катится. Но был же рокКогда-то, Саша! и ко мне жесток:Любезных мне забвение и холод,Печаль и рабство, стыд и боль, и голод,И бешенство бессилья, и тоскаО днях минувших, лучших — в новичкаНа поприще земного испытанья,В ребенка, друг мой, пролили страданьяТакие, от которых наконец,Когда бы не помог мне сам творец,Когда бы видимой не спас десницейБезумца, — я бы стал самоубийцей.

Саша

Меня приводишь в ужас... бог с тобой!С твоей ли было твердою душой...

Муж

Я был тогда ребенком, друг любезный,Лет девяти. — Суровый, но полезный,Судьбою данный мальчику урокБыл мне, быть может, в самом деле впрок.Но расскажу без предисловий дальныхТебе я повесть этих дней печальных,А впрочем, благотворных. Только мнеСперва недурно о моей роднеУпомянуть немногими словами.С рубцом над бровью и двумя крестами,Сухой, высокий, бледный мой отецБыл, говорят, когда-то молодец,Суворовский, старинный, храбрый воин.Но, ранами в здоровии расстроен,Дожив в походах славных до седин,Он вышел, взяв полковнический чин,В такую должность, где и средь покояУсердье престарелого герояМогло еще служить родной стране.В Ж<итомире> (как это слово мнеИ ныне сладостно и ныне свято!Там тело старика землей приято,Там некогда старик любил меня,Он там женился: позднего огняНе избежал и напоследок властиВсесильной, целый год таимой страстиБыл должен уступить: «Жених-то сед, —Так рассуждал расчетливый мой дед, —Да бодр еще, а главное полковник».Его согласье получил любовник,И невзирая на различье лет,И матушка не отвечала «нет».Но мил же Десдемоне был Отелло?

Саша

Итак, любезный, сбыточное дело...

Муж

Увидим, Саша. Стали под венецОна в шестнадцать, в шестьдесят — отец.Вот я родился. Время шло, и вскореИ я уже в его унылом взореЛюбовь ко мне — и горесть мог читать.«Дитя мое, да будет благодатьИ милость божия всегда с тобою!» —Так, над моей склоняся головою,Шептал нередко добрый мой старик;И в сердце, в душу голос мне проник,С которым он слова благословеньяПроизносил; тот голос и в сраженья,И в бури жизни провожал меня.Однажды (помню) он, почти стеня,Прибавил: «Тяжело, Егор, с тобоюРасстаться! без меня ты сиротоюОстанешься. Жаль мне тебя; но матьОбязан ты любить и почитать». —Младенец, я не понимал причиныЖивой, страдающей его кручины,Да знаю, что слезами залился.

Саша

А матушка?

Муж

И на нее нельзяПенять мне: и она порой мне ласкиОказывала, выхваляла глазки,Расчесывала локоны сынка;Случалось даже, купит мне конька,Ружье, картинку, саблю жестяную.Ее, прекрасную и молодую,Веселую, любил сердечно я.Но только редко маменька мояРешалась с нами оставаться дома:Была со всеми в городе знакома,У ней в поветах было тьма родни,Вот почему отец и я одниНе час, не день, а целые неделиВ тоске, случалось, без нее сидели.

Саша

Души в ней не было.

Муж

Не говори:Не полночи подругой быть зари;Не может быть товарищем морозаЗефирами лелеянная роза...Признаться, сам старик был виноват.Однако же клонилось на закатВ туманах скорби дней его светило:Н вот его бессилье победило,И уж ему навряд ли встать с одра.А матушку какая-то сестраДвоюродная (правда, что некстати)Почти насильно от его кроватиОтторгла и в деревню увезла.Когда ж назад их осень привела,Тогда нашла беспечная супругаСвободного от горя и недуга,Забот и жизни — мужа своего.Дворецкий, бывший денщиком его,Дрожащею от дряхлости рукоюЗакрыл ему глаза; один со мноюПочтил слезами барина Андрей...Но нет! домой приехав из гостейИ батюшку увидев без дыханья,На тело с воплем громкого рыданьяИ матушка поверглась. Друг, — не зла,А только легкомысленна былаСердечная: да будет мир и с нею!Я жизнию тебе ручаться смею,Что, непритворной горести полна,Тужила по покойнике она.

Саша

Охотно верю; люди близоруки:Сопутникам наносят часто муки,Нередко желчью упояют их;Но голос тружеников вдруг затих:Они спаслись под землю от терзаньяИ, в очередь свою, полны страданья,Раскаянья бесплодного полныМучители. — Тяжелый долг виныНеискупимой искупить любовью,Уже ненужной, — счастьем, плачем, кровьюЖелали бы; да опоздал платеж;А совесть вопиет и на правежЗовет и все зовет, не умолкая;Не вняли ей, а вот сама глухая,И ей невнятен бесполезный стон.

Муж

Ты, Саша, мой домашний Масильон.Но продолжаю. О своей печалиСкажу, что наши родственники сталиТвердить мне: «Всем нам должно умирать;Ну, полно хныкать! убиваешь матьТакою безрассудною тоскою».Их я пугался; да мне всей душоюХотелось кинуться в объятья к нейИ вместе выплакаться; от людей,От ней я между тем свое страданьеСкрывать был должен, словно злодеянье.Один — меня не мучил мой Андрей:От наших рассудительных друзейВ каморочку под крышею к АндреюБегу, бывало, и к нему на шею,Рыдая, брошусь. Он меня возьмет,Посадит на колена, мне утретЦветным платком глазенки, лоб малюткиСквозь слезы перекрестит. Прибаутки,Пословицы его хотя просты,А были вдохновеньем доброты,Душевной теплоты плодом отрадным;И мне ль забыть, с каким участьем жаднымЯ слушал усача, когда он мнеПовествовал о русской старине,Когда мне исчислял свои походы?Я с ним в былые уносился годы:С Суворовым и батюшкой и с нимСражал врагов и был неустрашим.Разбиты все: французы, турки, шведы...Как часто после радостной победы,Утешенный, я погружался в сон!Тут на руках снесет, бывало, онИ бережно меня с крыльца крутого,Так, чтоб отнюдь дитяти дорогогоНе разбудить, меня уложит самИ на чердак воротится к мышамИ к одиноким, пасмурным мечтаньям.Но, друг, предался я воспоминаньям,А повесть главную забыл совсем.Он продолжать хотел, но между темРаздался с громким кашлем голос звучный, —И Яков Карлыч, наш знакомец тучный,С любезной дочкою ввалился в дверь.Здесь, братцы, делать нечего теперь:В осаде держит нашего герояПочтенный Оп и нам уже покояНе даст сегодня; Саше за визитОн отплатить пришел и просидитДо полночи; газеты мы услышим,Политику... Нет, лучше мы подышим,Тихонько пробираяся домой,Под вольной твердью, покровенной тьмой,Прохладой сладостной и животворной!Лазурь подернута завесой черной;Но стройный, молчаливый сонм светилИз-за нее окрестность осребрил;Глядят на нас бесчисленные очиТаинственной и необъятной ночи;Меж искрами, которым нет числа,Сияет, величава и светла,Лампада божия, луна златая;Вблизи, вдали, приветливо мерцаяИ словно с звездами вступая в спор, —Иные звезды... Сколько дум неясных!Сдается мне, язык огней безгласныхЯ слушаю; тот шепчет: «Бури нетЗдесь, где трепещет мой отрадный свет,Здесь радость, и любовь, и мир душевный»;Другой: «Мой блеск и тусклый и плачевныйБольного озаряет скорбный одр»;А третий: Здесь, трудолюбив и бодр,Питомец мудрости, любимец славыЧитает блага вечные уставыИ созерцает образ красоты,Витающей там выше суеты».Все под навесом мирового сводаКругом умолкло: стихнул шум народа,И шум дерев, и шум уснувших вод;Лишь инде запоздалый пешеход(По твоему, Жуковский, выраженью)Идет, своей сопутствуемый тенью.В такую ночь ужель не вспомню яВас, братья, юности моей друзья.Плетнев! внимая песням музы нашей,Твои пенаты нас за полной чашейЛюбили видеть... Были ночи теПодобны этой: в общей темноте,Немой, глубокой, от тебя, приятель,Как часто я, неопытный мечтатель,По улицам, давно уснувшим, брел...А дух мой там ширялся, как орел,За оными блестящими мирами,Летал за нерожденными летамиИ силился сорвать завесу с них...Но тщетно; радостей и снов моихСудьба жалела: свяли б от дыханьяТлетворного, убийственного знанья,Как от сеймума бархат вешних трав.Увы! унылый жребий свой узнав,Я не сберег бы тишины сердечной,Уже не мог бы и тогда, беспечный,Играть с суровой жизнью. Будь хвалаТебе, благая! в мрак ты облеклаГрядущее; посол твой — заблужденьеИ мне же уделило наслажденье;Пусть срок блаженства краток был и мал,Но все ж и я в Аркадии живал.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэзия Серебряного века
Поэзия Серебряного века

Феномен русской культуры конца ХIX – начала XX века, именуемый Серебряным веком, основан на глубинном единстве всех его творцов. Серебряный век – не только набор поэтических имен, это особое явление, представленное во всех областях духовной жизни России. Но тем не менее, когда речь заходит о Серебряном веке, то имеется в виду в первую очередь поэзия русского модернизма, состоящая главным образом из трех крупнейших поэтических направлений – символизма, акмеизма и футуризма.В настоящем издании достаточно подробно рассмотрены особенности каждого из этих литературных течений. Кроме того, даны характеристики и других, менее значительных поэтических объединений, а также представлены поэты, не связанные с каким-либо определенным направлением, но наиболее ярко выразившие «дух времени».

Александр Александрович Блок , Александр Иванович Введенский , Владимир Иванович Нарбут , Вячеслав Иванович Иванов , Игорь Васильевич Северянин , Николай Степанович Гумилев , Федор Кузьмич Сологуб

Поэзия / Классическая русская поэзия / Стихи и поэзия