Поэмы. Драмы

Герой, добыча удивленья,
На все, что видел, без движенья,
Хотя и мужествен и смел,
Объятый ужасом, смотрел.
Промолвить напоследок хочет,
Но бабушка как захохочет,
Как взвизгнет ведьма, — замер дух;
А та спросила: «Нас, старух,
Неужто трусишь, храбрый воин?
Чего боишься? будь спокоен:
Не сотворю я зла тебе.
Пришел ты о своей судьбе
Наведаться... Не так ли? — Знаю!
Я даже мысли все читаю
В душе твоей. — Присядь, сынок,
На — кубок! выпей: уж медок!
Не брезгай нашей хлеба-соли...
Не хочешь? уморился, что ли?
Ну, как угодно! отдохни,
Усни часочек». — «Да! усни! —
Подумал Юрий, — тут до сна ли?»
Однако сел, и вдруг пропали
И кот и филин и мертвец,
И, ободряся, молодец
Сказал: «Есть не дает кручина.
Открой, какая мне судьбина
Назначена?» — Она в ответ:
«Стоял ты у дверей, мой свет,
И заперта была избушка,
А пела про тебя старушка...
Ты песню слышал ли мою?
Не слышал? раз еще спою».
— «Ты пела, — отвечает Юрий, —
Под стон лесов, под вопли бури;
Но что ты пела, — слышал я,
Да песня мудрена твоя».
И просит бабушку лесную:
«Пропой мне песенку другую!
Тебя, старушку, награжу;
Привезть — и завтра ж — прикажу
Сюда все, в чем тебе потреба:
Холста и живностей и хлеба,
Зерна и меду и вина».

— «Спасибо! — прервала она. —

Своим попам сули подарки:
Я не без брашна, не без чарки
Вина и меду; мой запас
Не истощится, как у вас.
Бог христиан — властитель строгий,
Но ласков Велес козлоногий
И щедр прекрасный Световид.
Не спорю: много нам обид,
И мало нас осталось ныне,
Их верных слуг, и те в пустыне,
В сухих степях, в глухих лесах,
И нам защита только страх
В тех дебрях и борах, где бродим;
Да страх же на народ наводим
Наукой дедов и отцов,
Неведомой для вас, слепцов!
Чудна наука! ей вовеки
Вас не научат ваши греки;
На зов волшебных наших струн,
На наши песни сам Перун
В громах и молниях слетает.
От вас же взор он отвращает:
Он ваша кара, а не щит
С тех пор, как лик его разбит,
Как нет у вас ни жертв, ни тризны,
Как перестал к богам отчизны
В дубравах славянин взывать
И повелел волнам предать
Владимир истуканы ваши;
С тех пор на вас из полной чащи
Уж не прольет своих даров
Златая Баба, мать богов.
А мы — ее жрецы и жрицы:
И хлебом нас питают птицы,
И варят нам березы квас;
Медведь находит сот для нас
И сам несет под нашу кровлю;
Для нас выходит волк на ловлю,
И, хитрый ткач, хотя без рук,
Полотна наши ткет паук...
Своим попам сули подарки:
Я не без брашна, не без чарки
Вина и меду; так спою.
Поймешь ли песенку мою?

Рассердился медведь да на пахаря;

Говорит мужичок: «Спрошу знахаря».
«Все ли здравствуешь, свет, знахарь-дедушка?
Присоветуй совет мне, соседушка!
Ох! медвежья боюсь зову зычного:
Зверь не съел бы меня горемычного!»
Как промолвится тут знахарь-дедушка:
«Не сердитого бойся, соседушка!
От сердитого, брат, ведь же спрячешься;
А как ласков медведь — уж наплачешься!»

Так ведьма пела, и уныло

В сыром бору ненастье выло;
Качал в раздумьи головой
И слушал витязь песнь и вой.
С усмешкою невыразимой
Взглянула ведьма: «Что ж, родимый?
Ты песню понял ли мою?
Не понял? — Ну! еще спою:

Раздался звон:

Она и он
Спешат во храм;
По их следам
Народ шумит,
Народ бежит.
Все хвалят их:
«Хорош жених,
Хорош, пригож,
Невеста тож».
В толпе людей
Кто им злодей?
Одна беда:
Им ждать вреда,
Бояться зла
От сокола.

Конь с седоком

За соколом
Несется вдаль,
Несет печаль.
Не виноват
Ни брат, ни сват;
Не злой сосед
Причиной бед;
Тут нет проказ
От вражьих глаз...
Тут та беда,
Что ждать вреда,
Что ждать им зла
От сокола!

Сокол-пострел!

Зачем ты сел
На светлый шест,
На самый крест?
Лукав и зол
Пострел сокол:
Вот молодца
Из-под венца
Прогнал же вор
В дремучий бор!
От сокола
Ждать было зла,
Ждать было зла
От сокола!»

И кончила. — «Меня морочишь

Или мне впрямь беду пророчишь? —
Так говорит ей молодец. —
Поведай ясно наконец:
Могу ли ждать в любви успеха?
Поведай: будет ли помеха
От князя счастью моему?»
— «От князя? — Поезжай к нему:
Не скажет князь худого слова!
В Твери-то княжич из Ростова:
Ростовский князь богат, силен,
Тверской расчетлив и смышлен;
Княжна-сестрица? — ххмм! услышит,
Что милый, кем живет и дышит,
Что друг другую полюбил,
И соберет остаток сил,
И распрощается с любовью,
И руку, обливаясь кровью,
Отдаст немилому. — Ты рад?
Послушай: раз нашла я клад;
Ты бы запрыгал? Я — нисколько;
Нет, заступ я взяла и только
Сказала: «Клад своим добром
Считать я стану под замком;
В пути бы не отбили воры!
Да и подземных стражей взоры
Остры, и велика их власть:
Их обмануть, их обокрасть
Совсем не шуточное дело».
Ты к князю можешь ехать смело;
Гроза, однако, не прошла;
Ведь пела ж я про сокола:
Сокол лукав, сокол коварен;
Той песни не забудь, боярин!»
Ее угроз последних он
Уж не слыхал, а встал: поклон,
И вышел опрометью вон.

Сбылись старушки предвещанья, —

Сбылись любовника желанья.
В Тверские Юрий ворота
Въезжает: стук и теснота
С ним встретились у входа;
Глядит — кипит толпа народа,
И слышит — молвил брату брат:
«Наш светлый гость — сказать, что хват!
Он сам и слуги все лихие».
— «А что? — спросили тут другие, —
Уж верно не по пустякам
Пожаловать изволил к нам?
Поход куда-нибудь?..» — «Пустое!
Войны не будет: все в покое.
Вот разве свадьба». — «Да жених?»
— «Жених». — И разговор утих,
Взвилася песнь, раздался топот,
В толпе глухой несется шепот:
Сияя в злате, как в огне,
Промчался Юрий на коне
И вот у терема княжого
Спрыгнул с коня и ретивого
К стальному привязал кольцу,
И, медля, всходит по крыльцу.
Встречают гостя не без чести:
Не сам ли вышел князь при вести,
Что прибыл витязь, на крыльцо?
Да вот: и ласково лицо,
А что-то князя ведь тревожит;
Иной сказал бы: князь не может
На друга, не смутясь, взглянуть.
Заметил Юрий — что ж? ничуть
Он не смешался: знать, заметил,
Чего желал; он бодр, он светел.
Но вот вступает во дворец:
Тут выдержит ли молодец?
Там Ольга, бледная, немая,
Сидит — и, словно неживая,
Роняет, кроясь от подруг,
Жемчуг на тот другой жемчуг,
Который по зеленой фольге,
Тоскуя, нижет. Входят к Ольге,
И Ольга задрожала вдруг:
Пред нею милый, милый друг,
Предмет всех дум, предмет печали,
Он, с кем расстаться приказали!
Вся вспыхла; но чудесна власть,
Красавицы! с какою страсть,
С какою радость и мученья
Таите! — вот еще моленья
Обычного не кончил он,
Еще не свел очей с икон, —
Не боле одного мгновенья, —
И след исчез ее смятенья,
Потух румянец, и она
Грустна, как прежде, а важна,
И на его поклон глубокий
Кивнула головой высокой,
Почти надменно; был ответ
На трепетный его привет
Спокоен, хладен. Но чего бы
Тут не нашли глаза и злобы,
То он нашел; он стал, глядит —
И видит: вырван и убит,
Растоптан цвет души прекрасной!
Недвижим витязь; он, безгласный.
Смущенный потупляет взор:
Его пронзил живой укор;
Он думает: «Увы! когда бы
Все, все ты знала!» —
Сколь мы слабы!
То идолу готовы несть
На жертву жалость, долг и честь,
То таем вдруг от состраданья.
Достигли мы меты желанья,
И что же? — Счастие нашли?
Как прежде, счастие вдали
И прежней манит нас улыбкой;
Не вразумились мы ошибкой
И, средь неверной, лживой тьмы,
Вновь за мечтой стремимся мы.

Противных, бурных дум волненье

В душе героя; их теченье,
За ним в молчанья наблюдав,
Незапно прервал Ярослав:
«Нас любишь, Юрий; наше счастье
Ведь встретит же в тебе участье:
Итак, поздравь нас!» — «С чем?» — «Княжна
Выходит замуж». — Тут, бледна
Как полотно, она трепещет,
На брата взгляд угасший мещет
И — поспешила в терем свой.
«Оставить грустно край родной, —
Так продолжает князь. — Бедняжка!
Но вечно ли сидит и пташка
У милой матки под крылом.
Расстаться должно же с гнездом
Отеческим, чтоб в новом месте
Другое свить, — свое! Невесте
Подумать о своей судьбе,
Вестимо, страшно; все ж тебе
Ручаюсь, как княгиней будет,
Нас позабыть — не позабудет,
А уж не станет всякий час
С слезами вспоминать о нас.
К тому ж далеко ль до Ростова?
Не край земли. — Еще два слова:
Пример обоим нам сестра;
Остепениться нам пора,
Покинуть вольность удалую,
Хозяйку выбрать молодую
Пора и нам бы. — Мне своя
Княжна Прасковья, — жаль! а я
Ее бы взял: умна, богата,
Наследница отца и брата;
Довольно всякого добра:
И золота, и серебра,
И вотчин у нее немало...
Послушай, что на ум мне вспало,
Подумай и решись: я сват;
Тебя прославил твой булат,
Ты храбр, хорош, — княжна Прасковья...»
— «Нет, князь! — дай бог тебе здоровья!
Слугою я рожден, и мне
Нейдет и думать о княжне.
Своим достатком я доволен
И молвлю: я уже не волен.
Не гневайся, — перед тобой
Винюся, повелитель мой:
Я обручен». — «Помилуй! Что ты?
Достало ж у тебя охоты
Скрываться! — руку друга сжав,
Смеясь, воскликнул Ярослав. —
Ну, в добрый час: господь с тобою!
Проказник! рад я всей душою,
И Ольге поспешу принесть
Такую радостную весть».
Так отвечал не без искусства,
Но с лаской князь. — Какие чувства
Бороли Юрья между тем?
Стоял он, поражен и нем,
Перед княжим лукавым взором;
С досадой стыд, любовь с укором,
С восторгом мука и печаль
Сражались в нем: то Ольги жаль, —
Он бедную над бездной видит,
Клянет себя и ненавидит
И презирает за нее;
То опостыло бытие
Без Ксении, — без девы милой
Желает он быть взят могилой;
То князя осуждает: «Сам
Когда-то льстил моим мечтам,
Взрастил, взлелеял их — и что же?
Теперь, теперь — великий боже! —
Забыл и продает княжну!»
Свалить на князя всю вину
Страдалец силится; напрасно!
«Ты рад предлогу! — слышит ясно
Из глуби сердца своего. —
Пенять тебе ли на него?»
Другое горе: Ярославу
Не будет ли в игру, забаву,
В посмешище его любовь?
Заране в нем бунтует кровь...
Но одолел себя любовник
И говорит: «Простой церковник,
Старик смиренный Елисей
Родитель суженой моей».
И, хладным воружась отпором,
С насмешливым, веселым взором
Он бодро встретиться готов...
Ошибся: князь без колких слов
И с видом ласковым, но важным,
Без смеха, голосом протяжным
Промолвил: «Юрий! ты мне брат,
На ком бы ни был ты женат».

Был вечер. — Солнце догорало,

Погасло; пламенно и ало
Пылало небо; вод зерцало
Его отливы отражало;
Последний блеск лучей дневных
Златил верхи дерев седых.
В мечтаньях смутных и немых,
По скату берега крутого,
Узду покинув ретивого,
Боярин ехал из Твери.
Потух последний след зари
На тучах смеркнувшей лазури;
Спустился в дол со ската Юрий.
Под лесом разделился путь:
Налево только повернуть —
И витязь прибыл бы в свой терем;
И что же? (Случай ли? не верим:
Все здесь под властью мудрых сил.)
Направо конь поворотил:
Давно коню стезя знакома
Туда, где ожидают дома
Покой и сено и овес,
Да седока он в скит понес.
Там жил отшельник: в мире телом,
Но, дум и чувств в полете смелом,
Душой заране в небесах,
Он в размышленьях и трудах,
В молитвах, испытаньях строгих
Остаток дней благих и многих
Единому владыке сил
В уединеньи посвятил;
И пребывал с ним вседержитель:
Скорбей иного исцелитель,
Иному же на небо вождь
Был мудрый старец; будто дождь
Поля сухие, жизни словом
Он всех поил, — и в граде новом
И по окрестности молва
Разносит мощные слова
И праведные предсказанья
И дивные его деянья.
К нему-то был ведом судьбой
В ту ночь боярин молодой.
От дум и легких и тяжелых
И то унылых, то веселых
На полпути очнулся он:
Вернуться ли? но клонит сон,
Но конь устал; к тому ж и мраком
Покрыта будущность: пред браком
От старца — с ним же благодать —
Благословенье бы приять!
И дале от Тверцы сребристой,
Закрытой высотой лесистой,
А долго слышной, в бор глухой
Он мчится тою же тропой.
Все смолкло; самый конь не пышет,
Кругом одно молчанье дышит, —
И вот над краем тишины
Прорезал тучи рог луны,
И, осребрен луны лучами,
Белеет крест между древами.
Чтоб соскочить с седла, герой
Оперся об луку рукой,
Хотел привстать — и в то же время
Увидел: держит кто-то стремя.
Он смотрит: перед ним Ермил.
«Ты что здесь?» — витязь вопросил.
— «Боярин, — был ответ, — печали
И на мою же долю пали.
Страдал я, — было изнемог:
Здесь укрепил меня мой бог...
Но слушать скорбь мою тебе ли?
И мне ж уведомить велели,
Что ожидают». — «Как? меня?
(И Юрий вдруг спрыгнул с коня.)
Не ведал сам я, что сегодня
Мне быть в дому раба господня,
А старец знает!» — В тот же миг
Он прага хижины достиг;
Ермил же привязал ко древу
Коня того, кто отнял деву,
Кто взял полжизни у него;
Из глуби сердца своего
Вздохнул, пошел и в весь родную
Понес тоску свою немую.