Поэмы

Свой праздник престольный село
Справляло со всем полновершьем.
К Гуданской молельне креста
Спешит не один богомолец.
Толпа неиссчетно густа,
И толки у створ и околиц.
Одни говорят про свое,
Другие про что-то чужое,
Но все при житье и бытье
Покрытого славой героя.
Одни о ружье и мече,
Другие о былях друг друга,
Но все о сажени в плече,
Раскраиваю щей кольчугу.
Заспоривших уж не разнять,
Как вдруг переводят беседу
С побед на особую стать
Всезнающего змеееда.
"Давно вам дивлюсь, земляки,
Им Чалхия с видимым весом: —
Ведь если у скал языки,
Что ж нам не слыхать ни бельмеса?
Он слышит, а к нам не несет?
Не больно ль великая странность?
Обманщик ваш Миндия — вот!
И с умыслом водит вас за нос.
Таить не могу, не таков.
Вон сам он: пусть скажет, не прав ли?
Примите ж без обиняков,
Что я еще дальше прибавлю.
Допустим, жалея луга,
Деревья беря под опеку,
Как примем убийство врага?
Не жальче ли всех человека?
Зачем же, без дальних затей,
Ваш Миндия, в доблести бранной,
Сам нагромождает, злодей,
Из вражеских трупов курганы?
Видать, хоть и грех, а порой
И сами лишаем мы жизни,
Кто наш нарушает покой
Или угрожает отчизне.
Тут, видно, сам бог наш отпор
Не может считать душегубьем.
Не то же ли, если топор
Возьмем мы и дерево срубим?
"Прав Чалхия, истинный бог,
А Миндия  плут — баламутчик", —
Несмело еще, под шумок
Пошептывалися меж кучек.
"Смотри, надоумит хитрец.
Как после бы плакать не начал!
Годится ль жалеть, что творец
Для жалости не предназначил?
Весьма непохвально, что плут
Играл нашей легкою верой.
От лучших не россказней ждут,
А дельного в жизни примера.
Они нам опора, а он
Одно лишь с пути совращенье".
Таков был конечный резон
Хевсурского общего мненья.
Тем временем Миндия сам
Поблизости, полный кручины,
Сидел, предаваясь слезам,
Никто им не ведал причины.
Уставив глаза в мураву,
Он толков соседских не слышал.
И только из сна наяву
По окрику Берлин вышел.
"Зачем, повернувшись спиной.
Лицо от народа ты прячешь?
Зачем неприветлив со мной?
На нас ли в обиде, что плачешь?
Я в том никого не виню:
Приливы твои и отливы
Бывают раз по сто на дню
И стали нисколько не в диво.
Но все ж, отчего ты так хмур?
Что мучит с такой тебя силой?"
При этом ватага хевсур
Теснее его обступила.
"Заслушался этих пичуг,
Сказал он и, в сторону тыча,
Рукой показал им на двух
Синиц, говоривших по-птичьи,
О смерти птенцов, надо знать,
Щебечут, такое-то дело.
Налево сидящая мать,
На право рассказчица села.
Что с матерью вымолвить страх!
Глядите, как свесила крылья".
И тут лишь хевсуры на птах
Как следует взгляды вперили.
Но только глазами впились,
Как птичка, сидевшая с края,
Скатилась с булыжины вниз
И кончилась, дух испуская.
Которой конец был таков,
Уж люди не осведомлялись
И лишь, друг на друга без слов
Посматривая, удивлялись.
В чем ложь заподозрили, в том
Должны были вдруг убедиться
Как обухом по лбу кругом
Ушибленные очевидцы.
Но случай забылся скорей,
Чем мог одолеть его разум.
По-прежнему били зверей
И обогревалися вязом.