Поэмы

Был о полночь ливень и град.
Вода, разбивая пороги,
Сносила остатки преград,
Встречавшихся ей по дороге.
И с гор было к сроку нельзя
В долину привезть донесенье.
Обложено небо, слезя
Густою росою растенья.
И свечи уже сожжены
В Хахматском церковном притворе,
Не видно нигде старшины
И воина в бранном уборе.
Лишь церковь стоит, где была,
И смотрит в раздумье угрюмом,
Как двигает камни русла
Арагва с назойливым шумом.
С утра седловины кряжа
Покрылись толпой покаянной;
Под платами, крылья сложа,
Потупясь, стояли туманы.
Мы рады обилью воды,
Когда она травам во благо,
Но были следами беды
Та мгла над лугами и влага.
Ущелье и роща внизу,
Не давно лишь из-под обвала,
Забыв про ночную грозу,
Блестят как ни в чем не бывало.
Но башня с крутой высоты
Невесело смотрит в ущелье.
Как гор каменистых цветы,
В ней женщины с ночи засели.
Всё судят они да рядят
О том, победят ли хевсуры,
В лощину уставивши взгляд
Сквозь башенные амбразуры.
Все шепчут молитвы святым
За войско, за сына, за друга,
И, точно на блюдечко, им
Отсюда видать всю округу,
Весь лес до листочка, всех птиц,
Все камни, всю рощу с ущельем.
На досках сидят у бойниц
И сетуют за рукодельем.

Сандуа

Ты что ж это, Мзия, всех злей,
Напрасной тоской себя гложешь?
Для мужа глаза пожалей.
Ты в смерть его верить не можешь.
Тебе ли не знать, что война
Для Миндии первое дело?
Рука еще не рождена,
Чтоб в схватке его одолела.
Что ж мне ты прикажешь тогда?
В походе ведь муж да три брата.
Вот это беда так беда.
Как мне убиваться тогда-то?
Не Миндье бояться меча.
Лишь славу свою приумножит:
Кто век убивал рогача,
И нового нынче уложит.

Мзия

Ох, смерть мне, когда что случись!
Ему что-то скверное снилось.
Весь год он грызмя себя грыз.
Какую-то чувствовал хилость.
Стращал нас, что всех перебьет.
Не сжил, слава богу, со свету.
Но, в набожность впавши, весь скот
На жертву извел по обету.
Бывало, вернется, грустя,
Сидит и не трогает хлеба.
Чуть что, в три ручья, как дитя,
И вновь под открытое небо.
"Беда мне, я клад потерял",
Шептал он, бывало, я слышу.
И точно он звезды считал.
Просиживал ночи на крыше.
От всех сторонился молчком,
Старался ни с кем не встречаться,
Все стало тогда не по нем.
И первыми мы, домочадцы.
Что дива, коль в горе таком
Его седина убелила.
Зимою в потемках, тайком,
Частенько за ним я следила.
Зачем он так уединен,
Тогда поняла я не очень,
Зато догадалась, что он
Народной судьбой озабочен.
Уж не послужить мне стране,
Говаривал он все несвязней
И к детям моим и ко мне
Все больше питал неприязни.

Сандуа