Поэт и проза: книга о Пастернаке

Диалог поэта с внешним миром становится затрудненным в явной форме. Для самосохранения себя как художника в «чужом» мире он формулирует свой «рецепт» отражения реального мира в стихотворении «Брюсову» (1923): О, весь Шекспир, быть может, только в том, Что запросто болтает с тенью Гамлет,где «тень» имеет значение не только тени отца Гамлета, но и «тени» самого Пастернака, которую он «бросает». Выход поэта в период «ТВ» — в игре «света жизни» с «тенью» реального мира «в век таких теней» («ВБ»). В воле поэта определять самому, что есть свет, что есть тень, и «не ломиться в двери пошлых аксиом». Это доказывает и «Гамлет» «СЮЖ», в котором звучит прямое обращение к Богу Отцу « Чашу эту мимо пронеси» по отношению к «другой» («не своей») драме, а в конце дается формула «поля» Пастернака: Жизнь прожить — не поле перейти(см. 1.2.2).

В связи с пропорциями «света» и «тени» необходимо упомянуть очень важный концептуально-композиционный МТР «сна».Природа и сам лирический субъект как бы засыпают на время, как в сказке «Спящая красавица» (ср. «Иней»). И этот период «сна»,когда «глаза» не смотрят на внешний мир, у Пастернака соответствует тому положению «зеркала», когда оно попадает в полосу «тени», «ночи» (в «Гамлете»: На меня наставлен сумрак ночи),«зимы» (т. е. время «замерзает», и оказывается, как и «вокзал», во льду зеркал— «ВБ»). В этот период поэт ждет «откровения», которое приходит вместе с музыкой. Первым таким откровением была книга «СМЖ», где «в усыпительной этой отчизне» нельзя «задуть очей»; в «ТВ» поэт предлагает паронимическое соотношение « лучше спать, а не оспаривать».Во «ВР» как бы во время «детского сна» является второе откровение во время «творения» мира на новом круге: Я просыпаюсь. Я объят Открывшимся… Но я уж сплю наполовину… И сплю под шум, месящий глину, Как только в раннем детстве спят(«Вторая баллада»), А далее «глаза» поэта все больше открываются (С души дремавшей снят наглазник— «НРП»), и каждую зиму он ждет «сказки с хорошим концом».

«Пробудиться, — писал еще молодой Пастернак [4, 757], — это не всегда потерять сновидение. … Иногда только в пробуждении развивается драма сна. … разбудите меня, когда увидите, что я на дне сновидения, разбудите меня, когда мне будет сниться Бог».

2.1.2.2. Дерево — Ветка — Женщина

И если мне близка, как вы,

Какая-то на свете личность,

В ней тоже простота травы.

Листвы и выси непривычность.

(Б. Пастернак, «Деревья, только ради вас…»)

Посмотрим на центральную вертикальную часть картины мира поэта. В середине — дерево: Ель —зимой, Дуб— летом (плюс масса других растений) как символы «мирового дерева» и круговращения растительного мира в природных циклах. При этом Ель— вечнозеленое растение женского рода, а Дуб(мужского рода) подвержен всевозможным «сезонным» изменениям. Ель— дерево Рождества, Дуб(и маккак цветок) — растение Перуна (позднее Ильи, св. Георгия), в которое ударяет молния. И «проследивший туч раскаты… отроческий ствол»становится стержнем мира поэта, одним из первых его адресатов и «перед вечностью ходатаем»(«Лесное»). Поэтому Цветаева в статье «Световой ливень» соотносит Пастернака именно с «дубом», в который «все ударяет». А в «Рождественской звезде» мы видим только что родившегося Христа в «яслях из дуба»,так символически соединены христианский и языческий боги: Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба, Как месяца луч в углубленье дупла.