Поэт и проза: книга о Пастернаке

Книга стихов «СМЖ» и повесть «ДЛ» в цепочке «текст — метатекст» замыкают первый круг гармонизации диалогом «детское сознание — взрослое сознание» в содержательной сфере и диалогом «свой — чужой» в операциональной (см. 1.1.2). Логично предположить, что следующий этап развития идиостиля — формирование системы «свой — чужой» в содержательной сфере при помощи уже своей операциональной системы. Диалогизация «свой — чужой» помогает определить свое «начало» в литературе и жизни и наметить путь своего дальнейшего развития по законам притяжения и отталкивания от «других».

Прежде чем говорить о противопоставлениях «своего» мира «чужому» в системе молодого Пастернака, нарисуем ту первоначальную сотворенную «картину мира», которая будет расти сначала «в ширину», затем «вверх», не меняясь в своем ядре. Центральной пропорцией этого мира будет следующая: Божий мир: Исторический мир / Свой: Чужой. Эту пропорцию в течение всей жизни Пастернак будет стремиться разрешить, избегая поляризации, путем «втягивания» истории в «свой» круг [Материалы, 420]: «…отличительная моя черта состоит во втягивании широт и множеств и отвлеченностей в свой личный, глухой круг; в интимизации, — когда-то мира и теперь истории». Мы показали, что уже в исходной системе поляризация Сад/Лес ↔ Город снимается и в центре городской жизни оказываются природные объекты: дерево, ракушка, «белая волна» снега и музыки. И в «городе», и в «саду» одни и те же «зеркала», «глазки свечи», предсказывающие, каким будет мир поэта.

Какой же он, «Божий мир» Пастернака, и каким «историческим лицом» поэт входит в мир «лесин»? Систему связей этого мира и его «круговращения» можно показать только в виде рисунка-схемы, где будут обозначены круги, радиусы и дуги. Эти дуги и радиусы намечают «преображения» в мире Пастернака, энергию которым дает то, что находится в центре круга. Вся картина целиком показывает особенности разворачивания этого мира в пространстве и времени. Изображение «картины мира» в виде «дерева» или «мельницы» (или «детской карусели»), с «корнями» и «источниками» в земле и «кроной», уходящей в небо, получилось само собой при попытке соединить все взаимозависимости мира поэта.

Определяя положение своего мира по отношению к небу, Пастернак-лирик задает свой первый вопрос: Но разве мы не в том же небе? («Я рос. Меня, как Ганимеда…»), и на протяжении всех кругов поэта нам приходится идентифицировать, в том же или не в том же «небе» оказывается «растущий» и «выросший» творец, он строит свою модель вселенной наподобие платоновской. Интересно, что диалоги Лары и Живаго в романе представлены именно как Платоновы диалоги [3, 390], и Лара своей «лебедино-белой»[68] прелестью и «влажно дышащим горловым шепотом своих вопросов и ответов» (ср. «голос с неба, как шум вод многих» Откровения) возвращает Живаго к жизни после «болезни». Эта же «болезнь» в книге «ВР» названа пиром Платона во время чумы. Именно Лара, инициируя «второе рождение» поэта, возвращает Живаго к исходному состоянию «Начальной поры».