Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

Здравый смысл подсказывал, что и вниз я проходил точно такие же расстояния, метр в метр. Как бы иначе мог вернуться домой, а не прийти на Луну? Но почему-то они совсем не запоминались. Я полюбил движение в гору, подумав однажды: может быть, в этом есть знак какого-то будущего взлёта в жизни? И продолжал отмерять километры, оглядывая город с каждой новой высоты.

Очень скоро с моих боков исчезли остатки северной пухлости и ноги стали как железо.

Древний колдун

Зачем тратить деньги, покупать ягоды и фрукты, когда они растут на улице? Так я думал, гуляя по Севастополю, но держал гениальную мысль при себе. Что-то подсказывало – видимо, то самое место, которое любит приключения, – что мама и папа её не оценят.

Но это был истинный праздник души! Идёшь по тротуару, и следы опавших ягод на асфальте выдают издалека: абрикос, вишня, яблоко, а вот что-то, похожее на ежевику, но не совсем… Подумать только, я до недавних пор ничего не знал о шелковице! Как можно было без этого жить?

Однажды городские лабиринты завели меня на еврейское кладбище. Здесь царили покой, умиротворение. Могилы поросли шалфеем и чабрецом. Многие памятники были опрокинуты или вовсе разрушены, иные стояли среди запустения гордо и невредимо. Илья Израилевичъ Гальперинъ, скончался в 1908. Гольдман Мария Абрамовна, 1935. Какая вечная тишина! Аронъ Моисеевичъ Коэнъ, учитель французскаго…

Здесь давно никто не гостил; об этом говорило алычовое дерево на холме, усыпанное необычайно спелыми, розовато-дымчатыми, чуть запылёнными плодами. Я осторожно сорвал один, протёр футболкой… Невероятно вкусно, отзывается мёдом без приторной сладости, в самую меру освежающе горчит.

Ах, дорогие Илья Израилевич и Мария Абрамовна! Все забыли вас, а я буду помнить. Да успокоит Господь с благоговением ваши славные души!..

Насколько я был неправ, стало ясно к вечеру. В животе безостановочно бурлило, крутило, бродило, любой выпитый глоток воды немедленно просился наружу не той дорогой, которой вошёл, и не той, которая привычна. Я почти не слезал с унитаза.

– Доигрался, – сказала мама, – как бы не дизентерия. Что ел?

– Не знаю, – увиливал я. – Какой-то пирожок…

– Где?

Я пожал плечами, что вряд ли было видно сквозь фанерную дверь туалета:

– Не помню. Где-то на Озерках… тьфу!.. на Остряках.

– Чего туда понесло? Если к утру не будет легче, понесёт в больницу.

– В боткинские бараки? – упавшим голосом спросил я, вспомнив страшилку одной из петербургских прабабушек.

– Не совсем, но что-то близко, – ответила мама.

Всю ночь я не спал, лопая таблетку за таблеткой, и к утру почувствовал себя значительно хуже. Эх, Арон Моисеевич, древний колдун! Я больше не буду, только простите! Пожалуйста…

– Что делать, звоню в скорую, – сказала мама.

– Ладно, подождём ещё, – остановил её папа. – Испробуем последний народный метод, и если не поможет…

Как я сообразил немного погодя, они виртуозно представили злого и доброго следователей.

– …короче, здесь твоё спасение, может быть, – продолжал папа. В руках у него была бутылка с темно-бурдовой жидкостью. – Три столовые ложки в день.

– А что это?

– Проверенное средство. Микстура «Дристоп».

Я расхохотался, вновь поспешил в уборную и совсем чуть-чуть не успел.

Зелье оказалось чудовищно горьким и вяжущим. Но оно действительно помогло! Через два дня я почти забыл о напасти.

– Что это было? – допытывался у родителей. Они говорили о сушёных когтях дракона, хвосте единорога и вытяжке из бараньих мозгов.

Лишь через неделю, когда мама принесла с базара гранат, я съел несколько зёрен и узнал то самое послевкусие.

– Это был гранат?!

– Если уж догадался, заваренная гранатовая корка, – ответил папа.

– Коля! – строго взглянула на него мама, а я сделал вид, что заслушался радио.

В тот же день я изготовил в термосе новую порцию дристопа. По неопытности сработал его крепче и противнее, чем папин, – но, возможно, это было к лучшему.

Теперь я носил на ремне через плечо стальную флягу с лекарством и всякий раз, подступая к новому соблазнительному дереву, отвинчивал крышку и делал маленький глоток.

У всего прекрасного должна быть обратная сторона медали.

Генерал Седов изменяет историю

Я шёл по Историческому бульвару, переполненный впечатлениями от панорамы «Оборона Севастополя».

Картины сражения стоили перед глазами, рассказ экскурсовода звучал в голове от первого до последнего слова.

Невозможно было представить вокруг себя развалины, груды камней, пожары, взрывы, ни одного целого дома. Но ведь было? Раньше я только слышал об этом, не сильно задумываясь, а теперь…

Памятник Эдуарду Тотлебену стоял над городом неколебимо и твёрдо. Держа фуражку в руке, инженер, чуть похожий на постаревшего Лермонтова, глядел с высоты на укрепления. У подножия спокойно и деловито работали бронзовые усачи в мундирах. Один целился из ружья, другой был готов угостить неприятеля прикладом, самый крепкий и широкогрудый молодец наводил орудие.

Теперь я смотрел на них совсем иначе. Казалось, мог бы даже поговорить.

* * *

– Братцы! Чего дожидаем?!