Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

– Что? – спросил кто-то из солдат.

– Нет, говорит, брата. Так, значит, кум иль сват. Все одним миром мазаны.

– Может, лучше гуманность? Добром победить ожесточение сердец? – сказал прапорщик с забинтованной головой.

– Как зовут, герой? – спросил Седов.

– Алексей Самсонов, ваше высокопревосходительство.

– Прогрессивные идеи? Равенство, братство? Вы ещё на колени перед ними станьте, Самсонов. «Поглядите, мусью, какие мы добрые да гуманные…» Мусью глядит и смеётся: «Ах, глупый зверь! Я его штыком, а он понравиться хочет! Я огнём, а он благородство показывает. Великодушие! Другой раз приду – вчетверо более наломаю!..» Уяснили, Алёшенька Самсонов, на каком месте он вращал вашу гуманность?

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – чётко отрапортовал прапорщик.

Тут из-за угла разрушенного дома послышался топот копыт. Из переулка выехал казачий патруль.

– Видели такое? – обратился разом ко всем загорелый морщинистый ротмистр.

Впереди казаков стояли три фигуры в женском платье. Взор генерала мгновенно отметил их тяжёлые, грубые руки, щетину на мордах, а у одного из-под слишком короткой юбки виднелись носы кирасирских сапог.

– Форменные бабы! – сказал ротмистр. – Мои-то орлы схватили… Чуть было не опоганились, помилуй бог.

Переодетую троицу подтолкнули к другим пленникам.

– Понимаете, братцы, – обернулся к гвардейцам Седов. – У них, язву им, вера не та. Не возьмут, анафемы, в толк, что перед богом виноваты, коли не накажешь на земле. Наше дело – не жалеть, наказать примерно. Чтобы запомнили, на кого нельзя подымать оружие. Боком выйдет! Губим свои души не просто так, а за ближних. Этих, первых, в расход!

Генерал выхватил из-за пояса пистолет и, почти не целясь, разнёс голову крайнему, не имевшему брата.

– А с этого маскарада, – кивнул он на переодетых, – снять юбки, штаны и отпустить! Пусть рассказывают, что повидали. Если будет кому.

* * *

В три часа пополудни, обходя дымящиеся останки города, Седов встретил своих пушкарей.

– Как жизнь, ребята?

– Девки так и лезут, ваше-ство! – доложил подгулявший унтер-офицер Корнеев. – Изо всех углов. Лопочут по-своему, показывают: будем, значит, стирать, убирать… Ну и другое тоже кое-что, – закончил он под общий смех.

– Девки?.. Где же они? – вопросил генерал.

– Идёмте. Мы их в целости и сохранности…

В просторной зале на первом этаже бывшего роскошного здания всё было разгромлено и перерыто. Гулял сквозняк, на полу валялись разбитые паркетины, бутылки, дорогие наряды, обломки лепнины, мебели, осколки фарфора и хрусталя.

У стены, съёжившись и прячась одна за другую, сидели на корточках фигуры в длинной одежде.

– Bonjour, mademoiselle. Levez-vous, s’il vous plaît, – обратился к ним Седов.

Они вскочили, рыдая и протягивая руки. Не менее полусотни. Настоящие. И, кажется, есть прехорошенькие…

– Не трогали? – спросил генерал.

– Никак нет, ваше-ство! – ответил Корнеев.

– Правильно. Сначала пусть доктор осмотрит на предмет срамных болезней. Вон та, вижу, без носа. От неё бы натерпелись беды.

Седов жестами подозвал безносую и, пригрозив пистолетом, велел убираться.

– Остальных к доктору. И в баню, а то они, может, год её не знали.

– Скажете, ваше-ство, – возразил Корнеев. – Пахнут приятно. Цветами, что ли…

– Иноземная хитрость. Слыхали, что их император писал жене? «Я возвращаюсь из похода, буду через два месяца, а ты чтобы это время не смела мыться».

– Это почему?

– Верно, у них по-другому не работает, – сказал Седов под солдатский хохот. – Сейчас поговорю.

И обратился к женщинам:

– Êtes-vous prêt à travailler pour nos soldats?

– Oui! Ayez pitié, monsieur! – вскричали они и повалились на колени.

– Жидкая натура, – сказал Корнеев с презрением. – Наши бы никогда.

– Верно говоришь! – поддержали солдаты. – Наши с вилами, топорами…

– Значит, к доктору и в обоз, – распорядился генерал. – Две бочки воды, мыло, накормить как полагается, а там поглядим.

– Есть ещё с детьми, – сказал Корнеев. – В соседней зале. И просто беспризорные.

– Дети – ангелы безгрешные. Беречь как зеницу ока. В нашу веру окрестим, дадим воспитание. Но они, – указал Седов на разбитое окно, – шаромыжники пусть о том не ведают и полагают что хотят.

* * *

Вечером у разрушенного моста к Седову подскочил взволнованный майор Зимин:

– Попался, ваше высокопревосходительство! Невредимый, представьте себе!..

– Ведите, – распорядился генерал, сразу догадавшись, о ком речь.

– Сию минуту!

И даже менее чем через минуту, держа за шиворот, майор препроводил задержанного.

Вот ты каков, великий полководец. Облик, знакомый по устным описаниям и множеству картин. Чуть ниже среднего роста, не карлик, как болтают злые языки. Короткие ноги, брюшко. Голова не покрыта, и выражение чумазого лица, на портретах столь надменное, сейчас беспомощно и жалко.

– Что будем делать? – спросил Зимин.

– По-хорошему бы вздёрнуть вверх тормашками да зарисовать в назидание потомкам, – задумчиво произнёс генерал. – Но ведь союзники, язву им, не поймут! Ладно, под стражу его. Завтра дадим тридцать розог по филейным частям и отправим в ставку государя.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.