Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

В вагоне было тепло, печка грела сквозь жёсткое сиденье. Настя сняла перчатки, положила на свой рюкзак. До середины расстегнула молнию куртки, повела плечами, как бы отстраняя куртку от себя, поправила воротник. Немного подумав, расстегнула совсем, недолго посидела и по одной гибко вынула руки из рукавов. Ещё чуть помедлив, поднялась, повесила куртку на крючок между окнами, сняла шапку, аккуратно разложила на сетчатой багажной полке, села, достала расчёску из кармана рюкзака, провела по волосам, достала зеркальце, посмотрелась и, сказав: «О какой кошмар!..» – убрала зеркальце и расчёску обратно.

Моя куртка давно висела на другом крючке, шапка – в рукаве, перчатки – в кармане. Настя улыбнулась, как при знакомстве, с тем же лёгким смущением, и на меня водопадом хлынула оттаявшая память. Конечно, она едет ко мне! Чтобы так же, с множеством явных и почти неуловимых, пленительных движений, раздеваться у меня дома. Это трудно вообразить, но мы будем пить чай в моей комнате, слушать музыку, разговаривать, останемся вдвоём до утра и, наверное, дальше…

Перед глазами прокрутился весь день: застольная болтовня, лыжная прогулка, такая весёлая поначалу война снеговиков. И Настя, Настя убегает не видя куда, бьётся в Дашкиных когтях, лежит без сил… Как она чуть позже держалась на ногах только с моей помощью, медленно приходя в себя, как стучало сердце! И затем, в этой пустой кладовке… Вот чем она особенна – беззащитностью, отсутствием колючек и шипов. От этой догадки я будто влетел в воздушную яму; здесь и появился страх остаться наедине. Может быть, я не достоин, потому что не сразу кинулся выручать? Это плохо, это уже не исправишь, хоть закрой её от тысячи гопников, первый раз важнее всего. Но ведь там был не гопник, даже не злая баба в троллейбусе – девчонка. Окажись на её месте кто-то по-настоящему опасный, я бы не медлил ни секунды!

Настя затихла, положив голову мне на плечо. Я подумал и объяснил иначе: если девчонка привела её в такое состояние без видимого труда, что же сделает девяностокилограммовый слон вроде меня одним неосторожным колебанием воздуха? А уж применить забавное утреннее словцо – об этом теперь кощунственно было и думать. Не знаю, насколько убедительно звучит, но я поверил и стал мечтать о том, чтобы путь к Финляндскому вокзалу, час с небольшим, растянулся подольше, где-нибудь оборвались провода, засыпало рельсы…

Но поезд уверенно гремел на стыках, метельные километры за окном перемежались солнечными. Настины волосы щекотали лицо, я чувствовал их лёгкий хвойный запах. Миновало, наверное, полчаса, прежде чем в вагоне появились контролёры. Стараясь не потревожить Настю, я купил два билета до вокзала и не стал выдумывать, что от более поздней станции, – назвал ту, на которой мы действительно сели.

– Давай я тебе отдам, – сказала Настя, выпрямилась и потянулась к карману куртки.

– Не надо. Ты лучше скажи: проголодалась?

– Есть немного.

Предупреждая Саню об отъезде, я велел ему распоряжаться моим провиантом, как своим собственным. В дорогу взял только два бутерброда с очень вкусными котлетами, приготовленными в гриле, и бутылку холодного чая с чабрецом.

– Запасливый. Я тоже, – сказала Настя и вынула из рюкзака два больших антоновских яблока. И когда мы всё съели, спросила, скоро ли приедем.

– Минут через двадцать.

– Тогда ещё немного, с вашего разрешения… Можно? – и вновь прислонилась к плечу.

– Спрашиваешь.

– Ты хороший…

– Спасибо. Только обманул тебя, хоть и невольно. Говорил, что дома родители, а когда ждал на базе, позвонила мама и сказала, что пойдут в театр. Приедем, дома никого, вернутся поздно. Я не нарочно так подстроил, честно…

– Ну что ты, Андрей. Не надо объяснять и оправдываться, верю. Как ты думаешь, вот у меня маленький ребёнок, я не за одну себя отвечаю. Сорвалась бы неизвестно куда с незнакомым фактически человеком, если бы хоть на столько, – показала кончик мизинца, – не верила ему и не доверяла?

– Я бы на твоём месте точно нет.

– На самом деле не поехала бы даже при полном доверии, – задумчиво продолжала Настя. – Но я была сама не своя. Сначала всю изваляли, хоть и сама виновата…

– Не виновата.

– Не знаю, могла бы сразу понять что к чему и не дёргаться. Только раззадорила и завела… Видеть её не хотела совсем. Потом от твоего массажа крышу снесло в астрал. И пошла, как под гипнозом. Очнулась посреди метели: мамочки, куда, зачем!.. А потом всё утихло, увидела тебя и поверила окончательно.

– Не стокгольмский синдром?

– Нет… Нет, нет, что ты.

– Я бы не позвал тебя, если бы знал о сыне.

– Ну откуда ты мог узнать. Не волнуйся.

Она же меня и успокаивала…

3

Добираться от вокзала в наши юго-западные края было долго, и я вызвал такси. Доехали без пробок, на улицах продолжался день, а ещё недавно в этот час темнело бы, зажигались фонари. Настя вновь дремала на заднем сиденье, привалившись ко мне, но ближе к концу пути встрепенулась, кивнула на окно:

– Вот мой дом! – и даже схватила меня за рукав. – Надо же, пролетели мимо. Они думают, я в лесу… – вздохнула и покачала головой.