Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

Давно стемнело, подтаявший за день тротуар скользил, и Олег поддержал Веронику под локоть.

– Спасибо, я очень рада, что мы увиделись и поработали, – сказала она.

– И тебе спасибо. Я от радости даже проголодался. Есть хорошее кафе недалеко, зайдём?

– В какую сторону?

– К Балтийскому, чуть ближе.

– Хорошо, зайдём.

Они двинулись по набережной, освещённой редкими фонарями.

– Знаешь, по-моему, Комиссаровы и Березины… – сказал Олег, – в общем, это их хлеб. Походишь к нему энное количество времени, принесёшь сколько надо денег, а потом покажешь то, что написала в школе: смотрите, новенькое, – он скажет: да-а, совсем другое дело.

– Может быть. Я об этом не подумала. Да если бы и подумала, всё равно. Не хочу так.

– Ника, в наше время электронных коммуникаций есть очень много способов выйти к читателю напрямую, без посредников. Говорю как программист программисту.

– Я не программист, я будущий филолог-романист.

– Как программист романисту. Публикуешь в сети, люди читают, показывают друг другу. Уж на что я не делаю из фотографии ремесла, а некоторые смотрят, интересуются, когда будет новое. Даже просят что-то снять и деньги порой вручают так, что не отвертеться. А ты в своём занятии гораздо талантливее.

– Не знаю. Никому не говорила, ты первый. Два года назад, ещё в одиннадцатом классе, я похулиганила. Написала несколько моральных стишков о том, что всё плохое плохо, а всё хорошее хорошо, и запустила вконтакт. Анонимно, конечно. Ставить имя под таким… боже упаси! И они пошли в народ. Их читают и показывают. Встречаю на стенах у девочек и даже у мальчиков некоторых. Вносят какие-то правки, приписывают кто Асадову, кто Есенину. Уже на других сайтах вижу… Что смеёшься?

– Так… Извини.

– Ладно, мне самой смешно. Если бы не этот бред, я бы, наверное, считала себя элитарным непризнанным гением, тихо гордилась и даже не думала никуда соваться. Но ведь, значит, могу сделать интересно широкой публике? Могу, хотя за это интересное мне стыдно. А за что не стыдно, то в люди как-то не идёт. Есть ценители, я знаю всех, каждому шлю лучи добра, вас постепенно становится больше. Но уж слишком постепенно.

– Значит, это твой путь, – сказал Олег. – Как в анекдоте про двух быков. Мы спустимся с горы не торопясь – ключевое слово: не торопясь – и возьмём всё стадо.

– Нет, я больше не буду писать. Хватит.

– Брось, Ника. Надо активнее знакомить людей с собой. Давай я сделаю тебе страницу? Будем двигать в поиске…

– Спасибо, но нет. Я решила.

– Ладно. А мы пришли, сворачиваем.

В кафе нашёлся столик возле окна. Когда располагались, Олег взглянул на Веронику. Брюки, свитер… но увидел как бы сквозь них, увидел её такой, как полчаса назад. Неужели теперь всегда так будет?

Вероника если и заметила его взгляд, то ничуть не сконфузилась.

– Что закажем? – спросил Олег, взяв меню. – Для романиста что-нибудь итальянское? И, может, каплю нектара за искусство? А то всё чай да чай.

– Можно, наверное… Но только каплю.

Подошла официантка. Они сделали заказ и стали ждать.

– Вспомнила, что хотела сказать, – обернулась Вероника. – Ты примерно когда обработаешь фотографии?

– Думаю, за пару месяцев по одной-две в день. Буду по мере готовности высылать.

– На которых я в платье, выставляй где хочешь без вопросов. А другие пока не надо. Когда решусь, я дам отмашку, договорились?

– Конечно. Решишься?

– Зря старались, что ли?

Вероника с минуту посидела неподвижно, достала из сумки блокнот, ручку и, положив блокнот на стол, начала писать. Три строки быстро, над четвёртой подумала, зачеркнула, написала вновь. Ещё две – снова быстро. Опять задумалась.

– Кто-то говорил, больше не будет? – напомнил Олег.

– Ай… можно подумать, кому-то важно, что я говорю. Кто-то вообще меня спрашивает и слушает.

– О чём? – взглядом указал он на блокнот. – О фотографии?

– Закончу – узнаешь, – сказала она, вновь принимаясь писать. – Не волнуйся, ты будешь первым читателем.

Скромные рассказы

Марина и Айгуль

Женщины и дети побежали купаться в июльской Ладоге. Мы с Дюхой развели костёр, наполнили водой два котла и достали из рюкзаков потайные фляги, налитые с горлышком, чтобы не булькали в пути.

– Как думаешь, не замёрзнут? – кивнул я на пляж, откуда летели радостные крики и удары по волейбольному мячу.

– Вряд ли, – ответил Дюха. – Всё-таки здесь не Байкал.

Сделали по глотку, закусили черникой. Будущая гречневая каша не думала закипать.

Пляж заслоняли, стоя рядком, молодые сосны. Сквозь просветы в пушистых ветвях глядели тысячи синих глаз, не щурились от едва заметного, тающего над головами дыма. Лес по другую сторону поляны, сухой, насквозь прогретый, отзывался эхом на каждый громкий звук, но сам не шумел. Только птицы без конца перекликались: барабан, кларнет, фагот…

– Не Байкал, – повторил Дюха и, раскинув руки, потянулся. Между его лопаток хрустнуло.

Он когда-то жил на Байкале. Сын военного, полетал по миру от Германии до Камчатки. Я же до конца школы редко выглядывал из Козьмодемьянска, районного центра в республике Марий Эл. Но поступать приехал в Петербург, здесь и остался после университета.