Поэтические воззрения славян на природу. Нечистая сила и народные праздники

В-пятых, в отдаленные века язычества молниям придавался мифический образ червя, гусеницы, а ветрам – птицы; душа человеческая роднилась с теми и другими стихийными явлениями и, расставаясь с телом, могла принимать те же образы, какие давались грозовому пламени и дующим ветрам. К этому воззрению примкнула еще следующая мысль: после кончины человека душа его начинала новую жизнь; кроме естественного рождения, когда человек является на свет с живою душою, эта последняя, в таинственную минуту его смерти, как бы снова, в другой раз, нарождалась к иной жизни – замогильной. Оставив телесную оболочку, она воплощалась в новую форму; с нею, по мнению наблюдательного, но младенчески неразвитого язычника, должна была совершиться та же метаморфоза, какая замечается в животном царстве. Фантазия воспользовалась двумя наглядными сравнениями: а) раз рожденная гусеница (червяк), умирая, вновь воскресает в виде легкокрылой бабочки (мотылька) или другого крылатого насекомого; b) птица, рождаемая первоначально в форме яйца, потом, как бы нарождаясь вторично, вылупливается из него цыпленком. Это обстоятельство послужило поводом, почему птица названа в санскрите дважды рожденною (dvidza); тот же взгляд встречаем и в наших народных загадках: «Двичи родится, а раз помира» или «Дважды родится, ни разу не кстится» (Переяслав. уезда) = птица; «Два раза родится, ни разу не крестится, а черт его боится» (Новгород. губ.) = петух. Младенца же народная загадка называет метафорически яйцом: «Под дубом, под царским, два орла орлуют, одно яичко балуют» = кум с кумою воспринимают ребенка от купели. И птица, и бабочка, и вообще крылатые насекомые, образующиеся из личинок (муха, сверчок, пчела и пр.), дали свои образы для олицетворения души человеческой. Некоторые из славянских племен считают светящихся червячков душами кающихся грешников; а чехи принимают червячка, который точит деревянные стены дома, за душу покойного предка. Это любопытные отголоски того старинного верования, по которому низведенная с неба, пламенная душа обитала в теле человеческом светящимся червем или личинкою, а в минуту смерти вылетала оттуда, как легкокрылая бабочка из своего кокона. В Ярославской губ. мотылек называется душичка. В Херсонской губ. утверждают, что если не будет роздана заупокойная милостина, то душа умершего является к своим родным в виде ночной бабочки и вьется вокруг зажженной свечки; почему на другой же день после такого посещения загробного гостя родственники, для успокоения его страждущей души, собирают и кормят нищих. Белорусы думают, что мотылек, пролетевший во время поминок (на дзяды) мимо окна или над обеденным столом, есть посланец, отправленный покойниками за их обрезанными ногтями. По чешскому поверью, кто первую в году бабочку увидит белую, тот вскоре должен умереть. Сербы рассказывают, что душа ведьмы (вjештицы) излетает из нее во время сна в виде бабочки или птицы и пока душа странствует – тело ее покоится, как мертвое; если в это время перевернуть ведьму головою туда, где были ее ноги, то возвратившаяся душа не найдет входа в свою телесную обитель (= открытого рта) и колдунья уже никогда не пробудится. То же самое рассказывают болгары о колдунах. Летающую ввечеру бабочку сербы принимают за душу вештицы, стараются поймать ее и подпалить ей крылья[158]. Словен. vesha (вещая) означает колдунью, бабочку и блуждающий огонь[159]; «Слово о полку…» придает душе эпитет вещей. В Англии сумеречные бабочки, прилетающие на пламя свечки, называются saules (souls), что вполне соответствует нашей душичке. В Германии известен рассказ о спящей девице, которую не могли разбудить никакие усилия – до тех пор, пока не прилетел жук и не вполз в ее открытый рот. У словенцев Ивановский светящийся жук – kersnica пользуется особенною любовью за то, что летал по дому родителей Иоанна Предтечи и освещал колыбель святого младенца. Вместо выражения: «Когда я еще не родился», немцы говорят: «Когда я еще летал с бабочками или с комарами» («Iich flog noch den mücken nach, ich flog noch mit den feiffaltern = schmetterlingen»). To же представление встречаем и у греков: слово ψυχή употреблялось в двояком смысле: душа и мотылек. Психею они изображали бабочкою и даже в человеческом олицетворении наделяли ее легкими и прозрачными крыльями этого насекомого. Смерть греки представляли с погасшим факелом и венком, на котором сидела бабочка: факел означал угасшую жизнь, а бабочка – душу, покинувшую тело. В древние времена на гробницах изображалась бабочка как эмблема воскресения в новую жизнь. По рассказам новых греков, души усопших в течение сорока дней после Воскресения Христова носятся над цветущими лугами в виде бабочек, пчел и других летучих насекомых и утоляют свою жажду из благоухающих чашечек весенних цветов. Припомним, что в звездах арийские племена видели, с одной стороны, души блаженных предков, а с другой – рои небесных пчел (I, 195), и потому посмертный переход душ в пчелы должен был казаться для них столь же несомненным, как и переход в звезды. В Малороссии, возвращаясь с кладбища после похорон, старухи садятся на целую ночь караулить душу усопшего и ставят на стол сыту, т. е. мед, разведенный водою; они убеждены, что душа непременно прилетит в образе мухи и станет пить приготовленный для нее напиток. О ведьмах в Воронежской губ. рассказывают, что душа вылетает из них в виде мухи, подобно тому как, по сербскому преданию, она вылетает в виде бабочки. По словам чехов, мара может превращаться в большую черную муху. В Беларуси существует примета: если сверчок летает по комнате, то надо ожидать в семье покойника[160].