Поэтические воззрения славян на природу. Сотворение мира и первые существа

Одиссея в двенадцатой песне упоминает о бродячих или толкучих горах, промеж которых ни одна птица не смеет пролететь; даже из тех быстролетных голубей, которые приносят Зевсу амброзию (= дождь), один завсегда погибает в опасных утесах, и Зевс каждый раз принужден заменять убитого голубя новым. Горы эти высятся на море, т. е. посреди воздушного океана. Завлечет ли сюда морская буря корабль – от него останутся одни доски да трупы несчастных пловцов. В своем странствовании за золотым руном аргонавты должны были проходить между этими страшными горами; басня о походе аргонавтов содержит в себе миф о добывании богом-громовником весеннего плодородия: корабль – туча, золотое руно – дождевое облако, озаренное лучами солнца. О толкучих горах рассказывают, что они не прежде останавливаются, как убивши кого-нибудь, т. е. после громового удара. Понятно, что именно в этих горах должна заключаться живая вода = весенний дождь, оживляющий природу от зимней смерти. Как с обыкновенных горных возвышенностей низвергаются источники и водопады, так из небесных гор льются потоки живой воды. По свидетельству польской сказки, вода, возвращающая молодость, приносится из-под облачной горы; по болгарскому преданию, Александр Македонский ходил добывать бессмертную воду, сокрытую между «две планини, кои се отвораха и се затвораха»; чтобы достигнуть этих гор, надо было пройти страну ночного мрака. В словацкой сказке мать посылает сына к двум великанским горам, из которых правая отворяется в полдень и бьет ключом живой воды, а левая – в полночь и точит из себя мертвую воду. В русской сказке царевич (= бог-громовник) отправляется в тридесятое царство за живою водою: там есть две горы высокие, стоят вместе – вплотную одна к другой прилегли; только раз в сутки они расходятся и минуты через две-три опять сходятся; а промеж тех гор хранится вода живая и мертвая (целящая). Приезжает царевич к толкучим горам, стоит-дожидается, когда они расходиться станут. Вот зашумела буря, ударил гром – и раздвинулись горы; царевич стрелой пролетел между гор, почерпнул два пузырька воды и вмиг назад повернул; сам-то богатырь успел выскочить, а у лошади задние ноги помяло, на мелкие части раздробило. Взбрызнул он своего доброго коня мертвой и живой водою – и встал конь его ни в чем невредим. Украинская сказка упоминает о двух криницах с целебной и живой водою, которую оберегают вороны – носы железные (т. е. молнии), побивающие похитителей своими острыми клювами. За чудесной водою посылаются заяц и лиса, в образе которых миф олицетворял силы весенних гроз, отпирающих дождевые источники. На возвратном пути лиса счастливо проскользнула промеж толкучих гор, а у зайца горы хвост отшибли: оттого он и куцый. В новогреческих сказках живая вода бьет из горы, которая раскрывается и замыкается так же быстро, как быстро сверкает молния; герой добывает здесь живую воду, черпая из того же источника, откуда берет ее и пчела: намек на мифическое отождествление нектара с медовым напитком. Еще в одной новогреческой сказке ламия, принадлежащая к разряду облачных жен, обещает царевичу дать живой воды, если он подымет камень тяжестью в четыре центнера; когда царевич поднял и далеко забросил камень, ламия взяла молот (= молнию) и стала бить по скале, и вот скала разверзлась – и из недр ее была почерпнута живительная влага: предание, соответствующее мифическому представлению, по которому конь бога-громовника ударом своих копыт выбивает из скал дождевые ключи.