Поэтические воззрения славян на природу. Стихии, языческие боги и животные

«Ветер – дух божий», утверждает галицкая поговорка, согласно с древнеиндийским представлением ветров дыханием Варуны (облачного неба). Сливая в одно представление метафору грома, как торжественно звучащего слова господня, с метафорой молнии, издревле уподобляемой огненному языку (см. гл. XIV), старинная апокрифическая статья («Свиток божественных книг») говорит: «Бог сидит на востоце в вель(ей) – лепоте превыспренней славы своей, и седьм небес словом своим сотворил Господь… гром – глас господень, в колеснице огненной утвержден, а молния – слово господне, из уст божиих исходит». Так как молния в то же время представлялась пламенным мечом, то отсюда объясняется известное в церковной живописи символическое изображение Христа: «Глас его яко глас вод мног, и из уст его меч обоюдуостр изострен исходяй» (Апок., I, 15–16). В гимнах Вед Слово (язык) возведено на степень божества; к нему обращались с молитвами и ему приписывали мощное содействие богу громов (Рудре): в битвах с демонами оно натягивало его воинственный лук. Эстонцы выражаются о громе: «Vanna issa htiab, miirristab» – дед кличет, ворчит; на ту же мысль указывают и эпитеты, даваемые богу Укко в песнях Калевалы: puhki pilvien puhuja, haiki ilman haastelia – говорящий из облаков, вещающий чрез воздух. Итак, гром есть слово божие, которым Перун пробуждает природу от зимней смерти = творит новый весенний мир, а ветр – дух, исходящий из его открытых уст. Старинные грамотники, сравнивая человека с космосом, находили между ними полное соответствие: «В горней части его (читаем в одном рукописном сборнике), яко на небеси светила солнце и луна, гром, ветр, сице и в человеке во главе очи, и глас, и дыхание, и мгновение ока – яко молния». Из этих мифических основ образовались предания, занесенные в старые рукописи, что дыхание (= душа) человека создано от ветра, а теплота или плоть (= пламя страсти) от огня (= плодотворящей молнии). Уподобление грома слову человеческому повело к тому любопытному осложнению мифов, по которому все баснословные звери и птицы, в каких только олицетворялись громовые тучи, получили характер вещих, т. е. одаренных способностью говорить и мыслить.

Сверх того, раскаты грома возбуждали в уме человека множество других самых разнообразных сравнений. Все, что только издавало сильный, оглушающий звук, служило в данном случае богатым источником для метафоры и мифических представлений. Мы уже заметили, что стук оружия в битве, звонкий удар молота по наковальне и хлопанье бича принимались за метафорические обозначения грома; в следующих главах, при разборе зооморфических олицетворений грозовых туч, увидим, что гром уподоблялся грохоту быстроедущей колесницы, топоту и ржанию коней, мычанью коров и т. д., а теперь укажем на некоторые другие не менее важные в области народной поэзии и древних верований сближения.