Поэтические воззрения славян на природу. Стихии, языческие боги и животные

Заговоры на любовь называются присушками (от сушить; санскр. корень cush – arescere, cushman – огонь = то, что жжет и сушит; наше сухмень – засуха, произведенная жаркими лучами солнца), а на утрату этого чувства – отсушками или остудою (от стыть, студить, студеный, стужа, остуда – нелюбовь, ненависть, постылый – немилый; сравни: охладеть в любви). Для того чтобы уничтожить в ком-нибудь любовь, надобно погасить в нем пыл страсти, охладить внутренний сердечный жар. Этим многочисленным данным, по-видимому, противоречит слово «зазноба» – любовь (зазнобчивый – влюбчивый от «знобить» – холодить, морозить, озноб – дрожь, ощущение холода), но это противоречие только кажущееся: оно легко объясняется переходом понятия о поедучем, причиняющем боль огне к значению жгучего мороза (см. гл. XI). Заговоры на любовь или присушки состоят из заклинаний, обращенных к божественным стихиям весенних гроз: к небесному пламени молний и раздувающим его ветрам. Приведем несколько любопытных примеров:

а) «На море на кияне (= в небе)… стояла гробница (= туча), в той гробнице лежала девица (молния, богиня-громовница). Раба божия (имярек)! Встань-пробудись, в цветное платье нарядись, бери кремень и огниво, зажигай свое сердце ретиво по рабе божием (имя) и дайся по нем в тоску и печаль». Кремень и огниво, которыми Перун высекает свои молниеносные искры, до сих пор даются в Олонецкой губ. жениху, перед самым отправлением его к венцу; с ними отправляется он и в церковь.

b) «Встану я раб божий и пойду в чистое поле. Навстречу мне Огонь и Полымя и буен Ветер. Встану и поклонюсь им низёшенько и скажу так: гой еси Огонь и Полымя! Не палите зеленых лугов, а буен Ветер! Не раздувай полымя; а сослужите службу верную, великую: выньте из меня тоску тоскучую и сухоту плакучую, понесите ее через боры – не потеряйте, через пороги – не уроните, через моря и реки – не утопите, а вложите ее в рабу божью (имя) – в белую грудь, в ретивое сердце, и в легкие и в печень, чтоб она обо мне рабе божьем тосковала и горевала денну, ночну и полуночну, в сладких ествах бы не заедала, в меду, пиве и вине не запивала». Подобные обращения делаются и к огненному змею – зооморфическому олицетворению громовой тучи.

В других заговорах читаем:

с) «Пойду я в чистое поле, взмолюся трем Ветрам, трем братьям: Ветры, буйны Вихори! Дуйте по всему белому свету, распалите и разожгите, и сведите рабыню (имя) со мною рабом божиим душа с душой, тело с телом, плоть с плотью, хоть (сравни: похоть) с хотью. Не уроните той моей присухи ни на воду, ни на лес, ни на землю, ни на скотину; на воду сроните – вода высохнет, на лес сроните – лес повянет, на землю сроните – земля сгорит, на скотину сроните – скотина посохнет. Снесите и положите (ее) в рабицу божию, в красную девицу – в белое тело, в ретивое сердце, в хоть и плоть… Есть в чистом поле – сидит баба-сводница, у бабы-сводницы стоит печь кирпичная, в той печи кирпичной стоит кунган, в том кунгане всякая веща кипит-перекипает, горит-перегорает, сохнет и посыхает; так бы о мне рабе божием рабица божия (имя) сердцем кипела, кровию горела, и не могла бы без меня ни жить, ни быть»[262].

d) «Встану я и пойду в чистое поле под восточную сторону. Навстречу мне семь братьев, семь Ветров буйных. – Откуда вы, семь братьев, семь Ветров буйных, идете? Куда пошли? – Пошли мы в чистые поля, в широкие раздолья сушить травы скошенные, леса порубленные, земли вспаханные. – Подите вы, семь Ветров буйных, соберите тоски тоскучие со вдов, сирот и маленьких ребят – со всего света белого, понесите к красной девице (имя) в ретивое сердце: просеките булатным топором (= молнией) ретивое ее сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую, в ее кровь горячую, в печень, составы… чтобы красная девица тосковала и горевала по таком-то рабе божием во все суточные 24 часа, едой бы не заедала, питьем бы не запивала, в гульбе бы не загуливала и во сне бы не засыпывала, в теплой паруше (бане) щелоком не смывала, веником не спаривала… и казался бы ей такой-то раб божий милее отца и матери, милее всего рода-племени, милее всего под луной господней»[263].