Поэтика детектива

Однако, как и в случае с По, стоит задаться вопросом: а является ли результат эксперимента – сам по себе совершенно замечательный – детективом? Приходится признать, что мы снова имеем дело с пограничным случаем – хотя и с гораздо более удачным художественным произведением, чем «Тайна Мари Роже». Достоинства «Свидетеля…» делают менее очевидными сложности, связанные с установлением его жанровой принадлежности: эффект, оказываемый и новеллой, и (особенно) одноименной пьесой, казалось бы, именно такой, который оказывает детектив. Но при внимательном рассмотрении сюжетной конструкции становится очевидным, что загадки в «Свидетеле обвинения» нет! К адвокату обращается за помощью человек, обвиняемый в убийстве; в ходе расследования оказывается, что он виновен. Можно считать загадкой поведение Ромейн: Воул убежден, что она его любит, но ее поведение свидетельствует об обратном. Однако поступки Ромейн не рассматриваются героями как загадочные: если она дает показания против мужа – значит, муж ошибался, и она его не любит. Таким образом, взятый изолированно, «Свидетель обвинения» по формальным критериям не подходит под определение детектива.

Однако его можно рассматривать как детектив по следующим двум причинам. Во-первых, как мы уже сказали, «Свидетель обвинения» рассчитан на восприятие в контексте детективного жанра; он написан, если воспользоваться классификацией Набокова, для «мудрецов». Во-вторых (и это, может быть, самая главная причина), эстетические переживания при чтении или просмотре «Свидетеля…» – это именно переживания, обычно возникающие при чтении детектива.

Вместе с тем необходимо еще раз подчеркнуть, что, как и в случае с «Тайной Мари Роже», однозначно говорить о принадлежности «Свидетеля обвинения» к детективному жанру нельзя: отсутствие главного формального признака жанра – загадки – является достаточно серьезным аргументом против этого.

В данном случае сам сюжетный ход, использованный Кристи, таков, что нельзя говорить о создании нового варианта жанровой схемы. Если детектив-«изобретение» и даже детектив «без улик» (наподобие «Тайны Мари Роже») допускают практически бесконечную вариативность, то «Свидетель обвинения» не может создать традицию: тиражирование этого приема выглядело бы откровенным фарсом.

Тем не менее можно назвать по крайней мере еще один подобный детектив, уступающий «Свидетелю обвинения», но недурной сам по себе: «Тайну смерти миссис Вейн» Энтони Беркли.

Кроме того, можно назвать еще ряд не вполне удачных примеров использования этой схемы: «Дело против Кэрролла» Эллери Квина и «Любовница смерти» Бориса Акунина. В обоих этих случаях преступником также оказывается главный подозреваемый, но читатель испытывает не восхищение (как же ловко автор обвел меня вокруг пальца!), а разочарование (и зачем было огород городить?). Причина этого, видимо, в следующем: Кристи и Беркли начинают с канонической ситуации: совершено убийство, у полиции есть подозреваемый. Новелла (или, возможно, маленькая повесть) Квина начинается со ссоры между будущей жертвой и будущим главным подозреваемым. После этого жертва исчезает в ночи, подозреваемый следует за ним. Важно, что на данном этапе нам не предложено никаких других мотивов для будущего убийства, кроме того, который есть у Кэрролла (подозреваемого № 1). Когда мы видим, что он мог совершить преступление, и не видим стоящих мотивов у других персонажей, даже самый опытный читатель детективов готов счесть его преступником; разумеется, в детективе должна быть загадка, но, может быть, она в чем-то другом? Ближе к концу новеллы авторы действительно пытаются спасти ситуацию, придумав нечто вроде загадки, но она уже воспринимается как второстепенная и не избавляет читателя от чувства недоумения, которое охватывает его при знакомстве с развязкой.

Несколько другая ситуация наблюдается в «Любовнице смерти». Здесь перед нами серия преступлений и некоторое количество подозреваемых. При этом подозреваемых, естественно, можно распределить по следующей воображаемой шкале: на одном ее конце будут располагаться персонажи с очевидными мотивом и возможностью для совершения преступления; на другом конце – те, кому незачем было убивать и кто не мог этого сделать. Посередине расположатся те, кто обладал либо только мотивом, либо только возможностью. Почти любой читатель, кроме разве что самых наивных, автоматически отсекает самых очевидных подозреваемых даже до того, как они попадут под подозрение полиции. Однако если главный подозреваемый не обсуждается в качестве такового, его статус остается неподтвержденным. Функция персонажей-полицейских (или иных, им аналогичных) в том и заключается, чтобы дать четкое указание читателю: да, это главный подозреваемый, следовательно, его невиновность несомненна. Мы видели, как виртуозно обыграла этот момент Кристи. Другой возможный способ уверить читателя в невиновности главного подозреваемого (тоже использовавшийся Кристи) мы также обсуждали выше: надо показать невозможность совершения преступления данным персонажем.