Читаем Поэтика детектива полностью

Что нам предлагает Кристи в «Восточном экспрессе»? Напомним, что жертва в этом романе – преступник, повинный в смерти маленькой девочки Дейзи Армстронг, а также ее родителей (мать умерла от потрясения, отец покончил с собой) и горничной, попавшей под подозрение и покончившей с собой. В роли убийц выступают: пожилая русская графиня, дружившая с семьей Армстронгов; Линда Арден, мать миссис Армстронг; младшая сестра миссис Армстронг, вышедшая замуж за венгерского графа; сам ее муж; молодой человек, влюбленный в миссис Армстронг; гувернантка (!) в доме Армстронгов; влюбленный в нее сослуживец мистера Армстронга; шофер Армстронгов; их кухарка; няня Дейзи Армстронг; денщик мистера Армстронга; отец погибшей горничной; ее возлюбленный. Другими словами, убедительный мотив для убийства есть от силы у половины этих персонажей: у Линды Арден, графини Андрени (ее дочери), отца и возлюбленного горничной Сюзанны, с натяжкой – у полковника Арбэтнота (сослуживца Армстронга) и лакея Мастермэна (бывшего денщика Армстронга) – можно предположить, что им, как людям военным, легче принять решение об убийстве. Поверить в мотивы друзей семьи, родственников друзей, а также слуг уже гораздо труднее (особенно восхитительны в роли убийц шофер и кухарка).

Далее. Кристи пытается нас уверить, а) что вся эта компания согласилась отрядить возлюбленного горничной Хардмана (который чисто случайно оказался частным сыщиком) рыскать по всему свету, чтобы найти профессионального преступника; б) что, как ни велик белый свет, а Хардману удалось найти Кассетти, даром, что тот сменил имя; в) что неутомимым мстителям удалось сделать секретарем Рэтчетта-Кассетти Гектора Маккуина (влюбленного в покойную миссис Армстронг); г) что тому удалось уговорить Рэтчетта поехать именно на том поезде, где проводником служил отец погибшей Сюзанны; д) что, вместо того чтобы препоручить мщение тому же Хардману, или Маккуину, или проводнику Пьеру Мишелю, или «профессионалам» Армстронгу или Мастермэну, вся компания съехалась вместе, чтобы каждый или каждая могли нанести удар кинжалом – и не из кровожадности, а… кстати, зачем? В романе говорится, что приговор, вынесенный двенадцатью человеками, самими заговорщиками воспринимался как приговор суда присяжных. Но, с одной стороны, заговорщиков тринадцать, а не двенадцать. С другой стороны, ударов кинжалом было именно двенадцать, хотя палач и присяжные – должности, мягко говоря, разные. Другими словами, если наши мстители хотели соблюсти видимость законности, им надо было сократить свое маленькое общество на одного человека… но в любом случае им не было ни малейшей необходимости съезжаться вместе! Палач, в отличие от присяжных, как правило, работает в одиночку!

В-четвертых, в этом романе даже метод «великого сыщика» начинает давать сбои. Подчеркнем: именно сам метод, а не логика. (А надо сказать, Пуаро очень гордится не только своими «серыми клеточками», но и тем, что использует их сообразно определенному методу.) Безусловно, некоторые рассуждения героя выглядят вполне по-детективному (например, когда он делает вывод о том, почему Рэтчетт не мог принять снотворное, или о том, что указывает на виновность Хардмана). Однако наряду с этими высказываниями, вполне достойными Кристи и ее героя, мы встречаем и следующие:

…подобно тому, как режиссер распределяет роли, я стал подбирать каждому из пассажиров подходящую для него роль в трагедии семейства Армстронгов[115].

Другими словами, на смену безупречной логике приходит подгонка фактов под концепцию:

– Мистер Хардман, вы случайно не служили садовником у

Армстронгов?

– У них не было сада, – парировал мистер Хардман, буквально истолковав вопрос.

– А дворецким?

– Манеры у меня неподходящие для дворецкого[116].

Безусловно, Пуаро знает, что убийство представляет собой месть за Дейзи Армстронг; но попытка найти для каждого пассажира в вагоне место в доме Армстронгов настолько же комична, насколько комично участие в этой вендетте некоторых персонажей, о которых уже шла речь.

Теперь можно перейти ко второму из заявленных тезисов и тем самым, казалось бы, окончательно разделаться с этим мнимым шедевром Кристи. Однако это не так: я собираюсь предложить такой взгляд на «Восточный экспресс», который все же до некоторой степени его реабилитирует. Дабы понять, что же на самом деле представляет собой «Восточный экспресс», зададим себе вопрос: почему этот роман поистине незабываем? Ответ вроде бы лежит на поверхности: из-за беспрецедентной разгадки. Хорошо, допустим; но почему эта разгадка незабываема? Что мы испытываем, когда в первый раз читаем эту книгу и постепенно продвигаемся к развязке?

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Литература как жизнь. Том I
Литература как жизнь. Том I

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Первый том воспоминаний содержит «послужной список», включающий обучение в Московском Государственном Университете им. М. В. Ломоносова, сотрудничество в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, участие в деятельности Союза советских писателей, заведование кафедрой литературы в Московском Государственном Институте международных отношений и профессуру в Америке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное