Поэтика за чайным столом и другие разборы

Последняя строка II строфы, сравнивающая смысл любимой с жизненно необходимым, но как бы лишенным свойств воздухом, продолжает развивать апофатическую тему отрицательных достоинств без извилин и замыкается прилагательным бескорыстен, инкорпорировавшим предлог без в виде приставки^[88]. Структурно две заключительные строки II строфы относительно просты, — наступает некоторое синтаксическое затишье перед взлетом, предстоящим в III строфе, за которым последует окончательное успокоение. Финальная строка полностью освобождается от предикатных сложностей в составе подлежащего — им становится обобщенно-неопределенное Все это, местоименно суммирующее серию однородных инфинитивов. А в роли сказуемого опять выступает простейшее сочетание Прилагательное + Существительное (типа начального тяжелый крест), звучащее непритязательно по смыслу и разговорно по стилю.

3. Коннотации

Лейтмотивная тема простоты предстает в характерном повороте «легкости, не-тяжести, не-трудности», под сурдинку звучащем в серии «отрицательных» мотивов, ср.:

— отказ от тяжелого креста;

— избыточность извилин;

— легковесное приравнивание секрета женской прелести разгадке жизни;

— эфемерность шороха снов и других весенних шелестов;

— бестелесность/бескорыстность воздуха;

— непроизвольность утреннего пробуждения;

— подразумеваемая беспроблемность перехода от физического пробуждения к экзистенциальному прозрению;

— чисто механическое выбрасывание сора и последующая превентивная защита от него;

— незначительные масштабы и без того экономящей усилия хитрости.

По сути, рекомендуется не какая-то положительная — потенциально «трудная» — программа действий, а освобождающее избавление от ненужных пут.

«Легкостью» дышит как нарочитая простота текста, так и некоторая его неоднозначность. Неуклюжему обороту без извилин вторят:

• двусмысленный стык легко проснуться, некоторыми читателями осмысляемый как Глагол + Обстоятельство (типа проснуться рано, моментально, без труда), а не как Подлежащее + Сказуемое (типа Проснуться на рассвете — дело нетрудное);

• двусмысленная последовательность не большая хитрость, допускающая интерпретацию как небольшая хитрость, то есть одобрение каких-то маленьких хитростей, тогда как имеется в виду идея — и даже сама языковая формула Невелика премудрость…;

• противоречие между отказом от извилин и приятием хитрости, хотя бы и на чисто словесном уровне.

Однако все эти шероховатости органически соответствуют той вызывающе импровизационной стилистике, которую Пастернак практиковал сначала в усложненно косноязычных формах, а начиная с 1930-х гг. — в духе разговорной свободы от условностей письменной речи^[89].

4. Жанр

Стихотворение начинается с риторического отторжения неких иных, которым противопоставляется традиционная адресатка стихотворения во 2-м лице ед. ч. Это ты и его притяжательные формы твоей, твой будут доминировать в двух первых строфах, но начисто исчезнут в обобщающей третьей. Установка на обобщение и выход за узколичные пределы заявляет о себе уже во II строфе: в первой ее половине ты отсутствует и фигурируют лишь типовые весенние перемены, а во второй хотя ты и твой смысл возвращаются, но ты растворяется во множестве правильных основ. Размыванию идентичности ты способствует и принципиально отрицательный способ его характеристики: без, бес-, вы-, не, не^[90].

А в III строфе никакого ты вообще уже нет, как нет и упоминаний о любви, чему вторит преобладание неопределенного наклонения глаголов. Стихотворение как бы выходит на простор общих истин о жизни, оставляя позади признания в любви к конкретной женщине.

В этом свете особый интерес представляет смысл слова иных в 1-й строке. Раньше я никогда не задумывался о его референциальном смысле, а задумавшись теперь, отнес бы к первой жене поэта Евгении Владимировне (Лурье-) Пастернак^[91]. Если это верно, то выражение иных звучит, с одной стороны, как смягчающий неловкость эвфемизм (дескать, речь не о ней одной), а с другой — как грубоватый, советского типа пренебрежительный жест (Иным невдомек…). Но в свете генерализующей риторики ЛИ в целом, уходящей в финале от упоминаний и об адресатке стихотворения, моя первая реакция представляется более адекватной: речь не только о Е. В. в начале, не только о З. Н. в середине, и даже вообще не о любви в конце.