Поэтика за чайным столом и другие разборы

Среди очевидных семантических составляющих этого образного кластера отмечу противопоставление — и, как правило, смену — дня и ночи и предпочтение, отдаваемое ночной половине жизненного цикла ночных цветов. Именно на ночной, «вакхический» ореол этого мотива и опирается главный троп лирического сюжета ЦН — с тем оригинальным отличием, что финальный отрывок посвящен не ночи, а утру. То есть разгул, имевший место накануне ночью, метафорически проецируется на карнавальную ночную ипостась ночных цветов, а их утренний сон эмблематизирует ее благодатную отмену^[109]. Новаторское обращение Пастернака с готовым мотивом состоит в смещении композиционного и оценочного фокуса с темной фазы суток на светлую^[110]. В утреннем состоянии цветов в ЦН подчеркивается не их безжизненная, бессильная бледность — типа:

Светом оживляющим небо загорается, И с улыбкой первою ласковых лучей Вянут цветы бледные сумрачных Ночей (Тиняков);

Под зноем дня в пыли заботы На придорожьях суеты, В бессильи тягостной дремоты, Висят священные цветы (Брюсов), —

а их непроницаемо здоровый, очищающий, целительный сон.

4. Отсутствие как контакт и великолепие

Парадоксальный образ не прошибающей цветы поливки эффектен сам по себе, но тем более — на фоне принятой у Пастернака трактовки аналогичных ситуаций. Поливка, да еще с предположительным выкатыванием целого ушата, — мощный физический контакт, вспомним ее характерную гиперболизацию в строках: Левкой и Млечный путь Одною лейкой полит. Контакты подобного рода Пастернаком обычно не приглушаются, а всячески акцентируются. Вдобавок к рассмотренным (во 2-м разделе, на с. 98–99) приведу еще ряд красноречивых примеров (в основном — из того же корпуса стихов об «отсутствии»):

— Под шторку несет обгорающей ночью, И рушится степь со ступенек к звезде. Мигая, моргая, но спят где-то сладко, И фата-морганой любимая спит Тем часом, как сердце, плеща по площадкам, Вагонными дверцами сыплет в степи («Сестра моя — жизнь, и сегодня в разливе…»).

— Ветер розу пробует Приподнять по просьбе Губ, волос и обуви, Подолов и прозвищ. Газовые, жаркие, Осыпают в гравий Все, что им нашаркали, Все, что наиграли («Звезды летом»).

— Это — с пультов и флейт — Фигаро Низвергается градом на грядку. Все, что ночи так важно сыскать На глубоких купаленных доньях, И звезду донести до садка На трепещущих мокрых ладонях («Определение поэзии»).

— То ветер смех люцерны вдоль высот, Как поцелуй воздушный, пронесет, То, княженикой с топи угощен, Ползет и губы пачкает хвощом И треплет ручку веткой по щеке («Как у них»).

— Это диск одичалый, рога истесав Об ограды, бодаясь, крушил палисад. Это — запад, карбункулом вам в волоса Залетев и гудя, угасал в полчаса, Осыпая багрянец с малины и бархатцев («Послесловье»).

— Так, утром ударивши в ворох Соломы, — с момент на намете — След ветра живет в разговорах Идущего бурно собранья Деревьев над кровельной дранью («Нас мало. Нас, может быть, трое…»).

— Смеркалось, и сумерек хитрый маневр Сводил с полутьмою зажженный репейник, С землею саженные тени ирпенек И с небом пожар полосатых панев («Лето»).

— Окно, пюпитр и, как овраги эхом, Полны ковры всем игранным («Окно, пюпитр…»).

— С намеренным однообразьем, Как мазь, густая синева Ложится зайчиками наземь И пачкает нам рукава («Сосны»).