Поэты «Искры». Том 2

Был век славный, золотой,
         Век журнальной знати,
Все склонялись перед той
         Силой нашей рати.

Всё вельможи, важный тон…
         Но смещались краски —
И пошли со всех сторон
         Мошки свистопляски.

Бородатый демократ
         Норовит в Солоны;
Оскорбить, унизить рад
         Светские салоны.

Грязь деревни, дымных сел
         В повестях выводит,
Обличает кучу зол,
         Гласность в моду вводит.

Свел с ума его — Прудон,
         Чернышевский с Миллем,
А о нас повсюду он
         Пишет грязным стилем.

А глядишь — о, века срам! —
         Прогрессистов каста
Без перчаток по гостям
         Ходит очень часто.

А глядишь — Прудона друг,
         Сочиняя книжки,
Носит вытертый сюртук,
         Грязные манишки.

Нас нигде он не щадит,
         Отзываясь грубо,
Даже гения не чтит
         Графа Соллогуба.

Им давно похоронен
         Автор «Тарантаса»;
И не шлет ему поклон
         Молодая раса.

Где же автор «Двух калош»
         С грузом старой ноши?
Нет! теперь уж не найдешь
         Ни одной калоши!

Что ж? быть может, Соллогуб
         Уступил без бою?
Иль, как старый, мощный дуб,
         Был спален грозою?

Нет, он в битвах не бывал,
         Не угас в опале;
Но свой гений пробуждал
         Вновь в «Пале-Рояле».

Что ж? быть может, наблюдал
         Там он русских нравы
И себе приготовлял
         Новый путь для славы?

Нет, ему российских муз
         Лавры опостыли,
Он в Париже, как француз,
         Ставил водевили.

Что ж? быть может, он стяжал
         Лавры и на Сене
И Париж его встречал,
         Павши на колени?

Нет, и там он как поэт
         Не был запевала,
Хоть порой его куплет
         Ригольбош певала…

Вот парадный, пышный зал,
         Туш, финал из «Цампы»,
Кверху поднятый бокал,
         Спичи, люстры, лампы,

И напудренный конгресс
         Старичков зеленых,
И старушек — целый лес,
         Пышных, набеленных,

Немец-гость, сказавший речь,
         Звуки контрабаса
И маститый старец Г<реч>,
         Автор «Тарантаса».

Дев прекрасных хоровод
         В русских сарафанах
И гостей безмолвных взвод
         Длинный на диванах.

На эстраде, все в цветах,
         В виде панорамы,
С поздравленьем на устах
         Дамы, дамы, дамы!

Всё вокруг стола, — гостям,
         С гордостью сознанья,
За столом внимает сам
         Президент собранья.

Тут парижский виц-поэт
         С расстановкой, басом
Спел хозяину куплет
         Вслед за контрабасом:

«Не умрешь ты никогда,—
         Пел он в длинной оде,—
Ты последняя звезда
         На туманном своде,

Ты живой уликой стал
         Века чахлым детям…»
И пошел, и распевал,
         Верен мыслям этим.

Пел поэт. Весь замер зал…
         Стоя за эстрадой,
Я, как все, ему внимал
         С тайною отрадой.

О поэт! Ты тот же был
         На Неве, на Сене!
И я мысленно твердил:
         «Bene, bene, bene!»[34]

В наш немой, пустынный век,
         Век без идеала,
Ты единый человек
         Старого закала!

1861

171. <РАЗГОВОР ТРЕХ ТЕНЕЙ>

^{На мрачном темном фоне появляются три угрожающие тени. Затем следует страшная сцена, достойная Шекспира:}

^{Тени сходятся и начинают погребальную пляску, схватившись руками.}