Поэты пражского «Скита»

         Толпа подавит вздох глубокий,
И оборвется женский плач,
Когда, надув свирепо щеки,
Поход сыграет штаб-трубач.

         Легко вонзятся в небо пики.

Чуть заскрежещут стремена.
И кто-то двинет жестом диким
Твои, Россия, племена.

         И воздух станет пьян и болен,

Глотая жадно шум знамен,
И гром московских колоколен,
И храп коней, и сабель звон.

         И день весенний будет страшен,

И больно будет пыль вдыхать…
И долго вслед с кремлевских башен
Им будут шапками махать.

         Но вот леса, поля и села.

Довольный рев мужицких толп.
Свистя сверкнул палаш тяжелый,
И рухнул пограничный столб.

         Земля дрожит. Клубятся тучи.

Поет сигнал. Плывут полки.
И польский ветер треплет круче
Малиновые башлыки.

         А из России самолеты

Орлиный клекот завели.
Как птицы, щурятся пилоты,
Впиваясь пальцами в рули.

         Надменный лях коня седлает,

Спешит навстречу гордый лях.
Но поздно. Лишь собаки лают
В сожженных, мертвых деревнях.

         Греми, суворовская слава!

Глухая жалость, замолчи…
Несет привычная Варшава
На черном бархате ключи.

         И ночь пришла в огне и плаче.

Ожесточенные бойцы,
Смеясь, насилуют полячек,
Громят костелы и дворцы.

         А бледным утром — в стремя снова.

Уж конь напоен, сыт и чист.
И снова нежно и сурово
Зовет в далекий путь горнист.

         И долго будет Польша в страхе,

И долго будет петь труба, —
Но вот уже в крови и прахе
Лежат немецкие хлеба.

         Не в первый раз пылают храмы

Угрюмой, сумрачной земли.
Не в первый раз Берлин упрямый
Чеканит русские рубли.

         На пустырях растет крапива

Из человеческих костей.
И варвары баварским пивом
Усталых поят лошадей.

         И пусть покой солдатам снится —

Рожок звенит: на бой, на бой!..
И на французские границы
Полки уводит за собой.

         Опять, блестя, взлетают шашки,

Труба рокочет по рядам,
И скачут красные фуражки
По разоренным городам.

         Вольнолюбивые крестьяне

Еще стреляли в спину с крыш,
Когда в предутреннем тумане
Перед разъездом встал Париж.

         Когда ж туман поднялся выше,

Сквозь шорох шин и вой гудков,
Париж встревоженно услышал
Однообразный цок подков.

         Ревут моторы в небе ярком.

В пустых квартирах стынет суп.
И вот, под Триумфальной аркой,
Раздался медный грохот труб.

         С балконов жадно дети смотрят.

В церквах трещат пуды свечей.
Все громче марш. И справа по-три
Прошла команда трубачей.

         И крик взорвал толпу густую,

И покачнулся старый мир —
Проехал, шашкой салютуя,
Седой и грозный командир.

         Плывут багровые знамена.

Грохочут бубны. Кони ржут.
Летят цветы. И эскадроны
За эскадронами идут.

         Они и в зной и в непогоду.

Телами засыпая рвы,
Несли железную свободу
Из белокаменной Москвы.

         Проходят серые колонны.

Алеют звезды шишаков.
И вьются желтые драконы
Манджурских бешеных полков.

         И в искушенных парижанках

Кровь закипает, как вино.
От пулеметов на тачанках,
От глаз кудлатого Махно.

         И пыль и ветер поднимая,

Прошли задорные полки.
Дрожат дома. Торцы ломая,
Хрипя ползут броневики.

         Пал синий вечер на бульвары.

Еще звучат команд слова.
Уж поскакали кашевары
В Булонский лес рубить дрова.

         А в упоительном Версале

Журчанье шпор, чужой язык.
В камине на бараньем сале
Чадит на шомполах шашлык.

         На площадях костры бушуют.

С веселым гиком казаки
По тротуарам джигитуют.
Стреляют на скаку в платки.

         А в ресторанах гам и лужи,

И девушки, сквозь винный пар,
О смерти молят в неуклюжих
Руках киргизов и татар.

         Гудят высокие соборы,

В них кони фыркают во тьму.
Черкесы вспоминают горы,
Грустят по дому своему.

         Стучит обозная повозка.

В прозрачном Лувре свет и крик.
Перед Венерою Милосской
Застыл загадочный калмык…

         Очнись, блаженная Европа,

Стряхни покой с красивых век, —
Страшнее труса и потопа
Далекой Азии набег.

         Ее поднимет страсть и воля,

Зарей простуженный горнист.
Дымок костра в росистом поле
И занесенной сабли свист.

         Не забывай о том походе.

Пускай минуло много лет,
Еще в каком-нибудь комоде
Хранишь ты русский эполет…

         Но ты не веришь. Ты спокойно

Струишь пустой и легкий век.
Услышишь скоро гул нестройный
И скрип немазаных телег.

         Молитесь, толстые прелаты,

Мадонне розовой своей.
Молитесь! — Русские солдаты
Уже седлают лошадей.

Прага, 1928 г. «Воля России». 1928. № 5