Белая гребеночка, волоса, как лен.Не пришла девчоночка, не дождался он.А казалось к празднику, вправду был хорош. —Пьяному проказнику подвернулся нож.Все стоял у зеркала и не узнавал.Жизнь тебя коверкала, била наповал,Для чего же лучшую радость ты убил?Как тебя ни мучила, мил ей кровно был.Горлышко закинулось, слабо полоснул.Только запрокинулась на высокий стул.Только веки вскинула, кровью изошла.Навсегда покинула, навсегда ушла.Золотые волосы даром расчесал.Не услышишь голоса из твоих зеркал.Белая гребеночка, зубчики — остры.Нет твоей девчоночки, нет твоей сестры.«Вилла „Надежда“»
Нет, это совсем другое!.. —Это нежность и тихая грусть…Не любишь — так Бог с тобою!Не смотришь — не надо, пусть!..Это чувство безмерно святое…И в груди моей сказочный храм!И хочется только рукоюПровести по твоим волосам…«Студенческие годы». 1925. № 3 ДНИ
Тускнеет вечер. Вяло глохнут звуки,И только бьют часы в девятый раз.Ложится тень на стиснутые руки,И мягче, и светлей глубины глаз.Цветную лампу засветить нет силы,И сумрак вьется, тусклый и немой…Я с дрожью жду, когда твой голос милыйПроизнесет: «А мне пора домой…»И ты уйдешь. Задремлет вечер синийИ я скажу: «Он был в последний раз!»Но звезд ласкающих жемчужный инейНапомнит мне улыбку тихих глаз.«Студенческие годы». 1925. № 3
НОЧЬЮ
Вновь вверху повиснет месяц старый,Пальцы мне положит на ресницы.Может быть, мне что-нибудь приснитсяВ странно-четкой полудреме жара.В небе талом ночь роняет бусыИ лицо за синей тканью прячет.В сотый раз я вспоминаю, плача,Незаслуженных обид укусы.Тишина, зловещая химера,Закружилась в пляске неизменной.Разве кто-нибудь во всей ВселеннойБоль мою великую измерит?..Месяц мутный лезет выше, выше;Тяжелеют пальцы на ресницах…Я одна. Я не могу молиться…Отвечай же, Господи, — Ты слышишь?!..Прага, 12.2.1930