Какой ужасный крик и вопль мой слух пронзает,И что то за язык: Елаг, Елаг, — болтает.И женск и мужеск пол на имя то сердит,Другой, его спасая, себя, мнит, умертвит.Одни его казнить готовы уж словами;Другие не найдут слов, взнесть как похвалами.Но чем бы он себя так знатным учинил,Что наш спокойный мир на шайки разделил:Вину раздоров сих узнать от них мне трудно,Все в ярости своей кричат лишь безрассудно;Скажи хоть ты мне, Феб, пустых стихов отец,Чем ссоры зачались, что будет их конец?Феб скоро отвещать, лишь кто его спрашает,Не думавши и вдруг, во гневе отвещает:«Не чаял я, чтоб ты дурак такой же был,Чтоб об Елагина стихах ты говорил;Я всю войну об них толико ж презираю,Как и его в стихах самого мало знаю;Парнаса таинствы ему не открывал,И верь мне, что он там вовеки не бывал.А замешательство, как мню, тем началося,Что быть сатириком ему не удалося:Взбесяся на людей, таких же, как и сам,Смеялись что его растрепанным власам,Тем вздумал обличать худые их пороки,Что из французских слов наполнил пусты строки;Украв из Боала сначалу строк с пяток,Уверился, что весь его так слог высокИ уж позволено ругаться без разборуМужскому, женскому и всякому убору;Но глуп лишь каждый тем, что на него восстал,За то, что он писал, себя лишь обругал;Однако ж ссоры те не прежде перестанут,Как о пустом болтать <все> глупые устанут».Промолвив Феб сие, невидим стал мне быть,А дале без него не силен я судить.1753 (?)