Поезд

Когда я женился, она подарила нам серебряную вазу, которая теперь стоит на буфете в кухне. Она лучше смотрелась бы в столовой, но столовой у нас нет.

Я думаю, что косвенно г-жа Дельмот сыграла важную роль в моей жизни, а в моем отъезде из Фюме приняла и непосредственное участие.

Самой ей уезжать не было необходимости: под старость она проводила это время в Ницце и теперь была уже там.

Почему я думал о г-же Дельмот? Сидя в том вагоне для скота, где снова стало темно, я размышлял о ней и в то же время спрашивал себя, могу ли я взять за руку Анну, которая сидела плечом к плечу со мной.

Г-жа Дельмот сделала из меня певчего, а Анна вышла из тюрьмы. Меня не интересовало, за что ее осудили.

Внезапно я вспомнил, что у нее нет с собою вещей, даже сумочки, потому что из тюрьмы их выпустили, а вещи вернуть не успели. Вполне вероятно, что у нее не было и денег. А между тем недавно она сказала, что купила мыло.

Жеф и Жюли, лежа рядом, целовались взасос, и до меня доносился запах их слюны.

— Спать хотите?

— А вы?

— Может быть, нам удастся прилечь?

— Может быть.

Нам обоим пришлось потревожить соседей, повсюду мы натыкались на чьи-то ноги.

— Вам удобно?

— Да.

— Не холодно?

— Нет.

За моей спиною тот, кого я принял за лошадиного барышника, незаметно вполз на свою соседку. Мы находились так близко друг от друга, внимание мое было так обострено, что я даже ощутил миг, когда он проник в нее.

Могу поклясться: Анна — тоже. Она лежала, уткнувшись полуоткрытыми губами мне в щеку, ее волосы касались моего лица, но она меня не поцеловала, а сам я не осмеливался.

Не спавшие, по-видимому, все это видели. Мы все качались в такт движению поезда, стук колес на рельсах через некоторое время превратился в музыку.

Быть может, я оброню несколько грубых слов, но оброню именно потому, что всегда был человеком стыдливым, даже в мыслях.

Я никогда не бунтовал против своего образа жизни. Я сам его выбрал. Я терпеливо шел к своему идеалу, который до вчерашнего дня — говорю это совершенно искренне — меня удовлетворял.

Теперь же я был здесь, в темноте, поезд пел свою песню, мимо проносились зеленые и красные огни, телеграфные провода, люди лежали на соломе, а рядом, на расстоянии вытянутой руки, совершалось то, что аббат Дюбуа называл актом плоти.

К моему телу прижалось напрягшееся тело женщины, ее дрожащая рука задрала черное платье, спустила трусики, и она забавным движением ступней отбросила их.

Мы все еще ни разу не поцеловались. Анна привлекла меня к себе, заставила перекатиться на нее; мы двигались молча, словно змеи.

Когда я с помощью Анны проник в нее, дыхание Жюли стало более прерывистым.

Я не вскрикнул. Чуть было не вскрикнул. Я чуть было не заговорил, произнося слова благодарности, радости, чуть было не принялся жаловаться, потому что от этой радости мне было плохо. Плохо из-за того, что я стремился достичь невозможного.

Мне хотелось выплеснуть свою нежность к этой женщине, еще накануне мне незнакомой, к этому человеческому существу, которым она стала в моих глазах.

Не отдавая себе отчета, я делал ей больно, мои руки ожесточенно старались обнять ее всю.

— Анна!

— Тс-с!

— Я тебя люблю.

— Тс-с!

Впервые в жизни я произносил слово «люблю» вот так, из глубины души. Быть может, я любил не ее, а самое жизнь? Не знаю, как лучше сказать: я был в ее жизни, мне хотелось оставаться там часами, никогда больше ни о чем другом не думать, превратиться в растение, греющееся в солнечном свете.

Наши влажные губы встретились. Мне и в голову не пришло спросить, как, бывало, я спрашивал у женщин в юношеские годы: "Можно?"

Сейчас было можно: она не забеспокоилась, не оттолкнула меня, а, напротив, обняла еще крепче.

Наши губы разъединились, и в тот же миг наши члены расслабились.

— Не двигайся, — выдохнула она.

И в полной темноте стала нежно гладить меня, словно ваятель, следуя рукой за каждой выпуклостью моего лица.

Так же тихо она спросила:

— Тебе было хорошо?

Ошибся ли я, подумав, что встретился со своею судьбой?

4

Как обычно, я проснулся с рассветом, около половины шестого. Многие, особенно крестьяне, уже открыли глаза и сидели на полу вагона. Чтобы не будить остальных, они удовольствовались тем, что поздоровались со мной глазами.

Хотя одну из дверей на ночь закрыли, в вагон проникла предрассветная свежесть, и я, испугавшись, как бы Анна не замерзла, прикрыл ее плечи и грудь своим пиджаком.

Я еще не рассмотрел ее как следует. И теперь я воспользовался тем, что она спит, чтобы изучить ее — серьезно и отчасти беспокоясь о том, что мне откроется. У меня не было опыта. До сих пор я видел спящими только жену и дочь и знал, какое выражение бывает у них под утро.

Когда Жанна не была беременна, когда ее не угнетала тяжесть собственного тела, она казалась на рассвете моложе, чем днем. Черты ее лица словно разглаживались, и наружу проступало личико маленькой девочки, невинное и удовлетворенное, похожее на мордашку Софи.