Поезд из Венеции

Жюстен был неправ. Не стоило восстанавливать против себя эту бедную девушку, которая лишь хотела оберечь его, не стоило повторять историю с Мимуном. Но, с другой стороны, почему все считают, что его нужно оберегать? И от чего? От кого?

Наоборот, у него все стало налаживаться. Теперь, когда непосредственная опасность, казалось, миновала, он стал оставлять чемоданчик в хранилище на два, а то и на три срока, своевременно опуская монетку в щель автомата.

Жюстен нашел еще два киоска, где продавалась «Трибьюн де Лозанн», причем один из них — на площади Звезды, так что теперь ему не надо было разъезжать за ней по всему городу. Однако, купив газету, он по-прежнему заходил в кафе или в бар и сразу отправлялся в туалет, чтобы ее просмотреть.

О человеке из Симплонского туннеля больше не упоминалось. Видимо, швейцарская полиция не придавала этому происшествию никакого значения. Только бы это действительно было так. Ведь бывает, что полиция умалчивает о каком-нибудь деле, потому что оно имеет чрезвычайное значение и лучше не привлекать к нему внимания! А иногда молчание может быть связано и с политическими мотивами.

Не упоминалось больше и об Арлетте Штауб. Словно в то воскресенье 19 августа в Швейцарии ничего не происходило, кроме народных празднеств да автомобильных катастроф.

Однако Кальмар продолжал держаться настороже. Ему припомнился случай, о котором несколько лет назад долго кричали газеты, а фамилия одного из участников напоминала название станции, связанной с его делом — если только это можно назвать делом, — Бригс или Брикс…

В газетах говорилось об одном солидном предприятии, которое обслуживало крупные индустриальные фирмы и банки, перевозя принадлежащие им ценности по всем Соединенным Штатам в бронированных грузовиках, в сопровождении частной полиции.

И вот группа бандитов в Бостоне в течение нескольких месяцев изучала маршруты, которые совершали бронированные машины местного филиала этой фирмы, и установила, что ежедневно, перед отправкой, крупные суммы денег лежат несколько часов в здании филиала.

Правда, речь шла о настоящей крепости. Они более года готовили ограбление, которое тогда было признано самым смелым и самым крупным за последнее столетие.

Деталей Жюстен не помнил. Так или иначе, четыре или пять человек завладели пятью-шестью сотнями тысяч долларов, не оставив ни малейшего следа.

Потом долгие годы полиция исподволь вела следствие. Под подозрение было взято несколько человек, посещавших один из баров в нижней части города, и день за днем за ними велась слежка.

Но ни один из них не разменял ни одного доллара, в котором не мог бы отчитаться. Ни один не выдал себя какой-нибудь крупной тратой.

Всем банкам, всем большим магазинам были сообщены номера купюр. Прошло около десяти лет, но ни одна из них не попала в обращение ни в Америке, ни за границей.

Через несколько недель истекал срок давности: по американским законам, если преступление совершено без кровопролития, через десять лет преследование по делу прекращается.

И вот тогда-то один провинциальный банк сообщил, что к ним поступила купюра указанной серии достоинством в десять долларов. Через торговца, сдавшего банкнот, удалось напасть на след одного из преступников, и всего за пять дней до истечения срока вся банда была арестована.

Выяснилось, что пятеро мужчин, проявив невероятную стойкость, долгие годы жили в нужде, хотя каждый обладал состоянием, зарытым — если Кальмару не изменила память — на кладбище.

Но один из них в последнюю минуту не выдержал. У него не то заболела жена, не то малыш, и он, дождавшись ночи, взял из тайника несколько купюр.

Нельзя забывать об этой истории! Правда, Кальмар не был злоумышленником. Он ничего не крал. И не сталкивал человека с поезда в Симплонском туннеле, не душил маникюршу голубым шелковым шарфом в ту минуту, когда она одевалась, чтобы выйти из дому.

Чистый случай вложил ему в руки состояние, которое никому не принадлежало. И чем больше он об этом думал, тем оптимистичнее становились его выводы.

Несомненно, незнакомец, ехавший с Кальмаром в поезде, выбрал его не случайно. Иначе почему бы он почти всю дорогу с такой настойчивостью расспрашивал его о нем самом, о его близких, работе, вкусах, привычках?

Жюстен потом даже упрекал себя за то, что был слишком болтлив, что позволил столько выведать и так охотно рассказывал о себе, не проявив при этом сам ни малейшего любопытства.

Теперь-то ясно, что такого подробного допроса вовсе не требовалось, если бы поручение оказалось столь простым, как это поначалу показалось Кальмару, то есть таким (он еще подумал об этом в Лозанне), которое можно было доверить первому попавшемуся рассыльному. С таким делом мог бы, например, справиться любой из вокзальных носильщиков.

А поскольку его попутчик уклонялся от разговоров о самолете, на котором должен был лететь, не значило ли это, что самолет был только отговоркой?