Поезд из Венеции

Этот добродушный с виду человек, который сидел напротив, одновременно и раздражал, и интересовал его. Он, несомненно, успел уже заметить, что оба чемодана Кальмара, купленные специально для этой поездки, были отнюдь не первого сорта. Кальмару приходилось слышать, что в модных отелях портье судят о клиентах по их багажу, подобно тому как некоторые мужчины судят о женщинах не по их платьям и мехам, а по обуви.

— Вы занимаетесь коммерцией?

— Нет, я работаю в промышленности, на одном предприятии.

Ну, это уже слишком. Ведь этот человек не имеет никакого права расспрашивать его. Тогда зачем же он, Кальмар, так искренне, даже, можно сказать, подробно отвечает ему.

— Вы разрешите?

Кальмар снял пиджак, он был весь мокрый от пота, несмотря на ветер, поминутно вторгавшийся в купе и грозивший сорвать занавеску. Под мышками у него появились большие влажные полукружья, и он стыдился их, как физического недостатка. На работе Кальмар тоже стеснялся своей потливости, в особенности при машинистках.

— Ваша дочь станет настоящей красавицей.

А ведь незнакомец и видел-то ее всего лишь миг!

— Очень похожа на мать, но только живее…

И в самом деле, Доминике недоставало живости, остроты, того, что называют изюминкой. В тридцать два года она была стройна, миловидна, со светлыми голубыми глазами и грациозной походкой, но в ней всегда чувствовалась какая-то робость, как если бы она боялась привлечь к себе внимание, занять более видное место, чем положено.

— У вашей жены красивое контральто.

Жюстен принужденно улыбнулся. Как этот тип умудрился все заметить? Верно — голос Доминики, бархатистый и низкий, казался неожиданным для такого хрупкого существа и неизменно обращал на себя внимание.

Снова остановка — Падуя, и опять толчея на перроне, казалось, сотни людей брали штурмом поезд; целые семьи, множество детей, матери с младенцами на руках и даже толстая крестьянка с корзинкой, полной цыплят.

Пассажиры врывались через все двери, и видно было, как они, толкая друг друга, пробираются по коридорам в голову поезда, чтобы захватить свободные места.

— Вот увидите, через час по коридору нельзя будет пройти.

— Вам уже случалось ездить этим поездом?

— Не этим, но подобным. Порой просто диву даешься, куда эти итальянцы без конца разъезжают и почему в это надо вкладывать столько пыла. В иные дни кажется, что вся Италия встала на колеса в поисках места, где бы обосноваться.

Он говорил с каким-то акцентом, но Кальмар не мог понять с каким.

— Вы инженер?

Вопрос этот снова заставил Кальмара вздрогнуть. Но на этот раз, по крайней мере, его попутчик ошибся.

— Нет, я ничего общего не имею с техникой. Я работаю в отделе образцов, и мой титул, поскольку каждому из нас выдали титул, — коммерческий директор на заграницу.

— You speak Englich?[3]

Кальмар ответил по-английски:

— Я преподавал английский язык в лицее Карно.

— И по-немецки говорите?

— Да.

— А по-итальянски?

— Могу только прочесть меню в ресторане.

На крутом повороте голубая занавеска снова хлопнула и взвилась к потолку, но тут в купе вошел контролер и занялся ею. Провозившись несколько минут и водворив ее на место, он попросил предъявить билеты.

У Кальмара билет представлял собой простой кусочек картона, билет же незнакомца состоял из нескольких сколотых вместе розовых листков. Контролер вырвал один из них и положил к себе в сумку.

Если бы у Кальмара спросили о его впечатлениях от дороги, он не смог бы определить их и, наверное, лишь раздраженно ответил бы, что ему не терпится поскорее приехать домой.

Примерно то же он ответил бы на вопрос о проведенном отпуске.

Кальмар был по горло сыт солнцем, песчаным пляжем, заполненным купающимися, ревом катеров и глиссеров, площадью Святого Марка с ее голубями, где все казалось таким дешевым и где люди покупали бесполезные вещи только потому, что они заграничные. Его изводило все: не прекращавшиеся ни днем ни ночью шум, пение и музыка, детский крик и шаги на лестнице. Ох, как надоело ему за каждым завтраком, обедом и ужином переводить Жозе и Бибу название блюд в меню и пререкаться с ними, какое кушанье им по средствам, не говоря уж о тайном унижении оттого, что комнаты сняты в семейном пансионе, даже без вида на море.

И однако Кальмар знал, что пройдет какое-то время и дни, проведенные на Лидо, покажутся ему самыми яркими и приятными в жизни и он будет сокрушаться, что им не суждено повториться. Так бывало каждый отпуск. Минувший год всегда представлялся ему прекрасным, даже минувшие осень и зима, с их гриппами и детскими болезнями, которые в ту пору так тревожили его. Быть может, он не умел радоваться сегодняшнему дню, а может быть, это свойственно большинству людей? Кальмар сам не мог в этом разобраться, но не решался спросить кого-нибудь, тем более своих коллег по службе, которые несомненно высмеяли бы его.