Поезд на Ленинград

Он отошел в сторону, чтобы пропустить Виноградова, который было со вздохом собирался вернуться, но Белов остановил их.

– А что вы на это скажете? – И он вскинул еще один газетный лист.

На сей раз это была «Правда». Первая страница содержала несколько статей. Грених со своего места пробежался по столбцам глазами, не сразу сообразив, на что Феликс пытается обратить внимание. «Основы организации хлебной торговли» или «Франция в тупике»? «Боевые вопросы Интернационала» или «Социальное страхование – улучшение быта рабочих»?

– Вы нарочно делаете вид, что не видите здесь Влада Миклоша, пожимающего руку Даниэлу Месхишвили? – разозлился Белов, швырнув газету Грениху.

Ее на лету поймал Агранов, сделав это машинально, только потому что обладал хорошими рефлексами. Медленно он перевел взгляд с Белова на газетный лист.

– «За год преступность снизилась на 21 %. Заведующий агитпропотдела московского губкома партии Месхишвили Д. С. благодарит мосгубпрокурора Швецова С. И. за помощь в сборе статистики по уголовным делам, – прочитал он, бубня под нос. – Статью подготовил Семен Вольф». И что?

Агранов небрежно бросил листок на скамью, тот плавно лег перед Беловым.

– Как «что»? – потерянно приподнял брови Феликс. – Это разве не доказывает, что Месхишвили имел довольно плотное сношение с Владом Миклошем?

– Любопытно, – протянула Фима, закинув ногу на ногу и вновь сунув в зубы папиросу, но, поймав укоризненный взгляд Грениха, тотчас выдернула ее изо рта. – Любопытно, что вы сначала написали про Месхишвили, а потом его бессовестно подставили.

– Я никого не подставлял, – вместо него почему-то ответил Феликс Белов, видно, не сообразивший, к кому обращалась Фима. – Месхишвили виновен, он… – Белов осекся, но тотчас продолжил: – Он ведь на наших глазах… свою жену… то есть я хотел сказать… пытался на нее скинуть вину!

– Бессовестно ее зарезал! – встрял Саушкин. – Вот что ты хотел сказать. Чтобы на нее потом скинуть то, что надо. Удобнее всего сбросить всю вину на труп.

– Товарищ Саушкин, я бы на вашем месте не делал поспешных выводов, – осадил его Грених.

– Все не так было! – вдруг с другого конца вагона, что располагался у котла, раздался женский голос. – Я все видела. Девочку убил ее же муж. Мне отсюда видать-то лучше. И я видела, как есть, видела! Он тихонько вынул из сапога нож, сделал вид, что хочет что-то достать из узелка и просунул незаметно нож ей под руку, и прямо в грудь, прямо в грудь! А другой рукой за спину придерживал. Она аккурат вот так и лежала. Так и осталась лежать. Мертвая!

Все обернулись к бабе с елкой. Она сняла с себя пуховой платок, обнажила седую косу, переброшенную через плечо, и обмахивалась бахромой.

Грених прикрыл глаза. События вновь выходили у него из-под контроля. Временами царивший сумбур полностью сбивал его с цели, он никак не мог собраться и понять, как действовать и что у кого спрашивать. Одиннадцать человек, забившиеся в тесное пространство площадью два на восемь квадратных метров, говорили, вытворяли черт знает что. Агранов молчал, оно и понятно – ему наплевать и на поиск свидетеля для Ольги, и на исход предприятия. И до сих пор не было выяснено, кто же тот человек, что спасся от пожара в Ольгиной усадьбе. А может, его нет среди пассажиров, более того, нет в живых, а под его фамилией существует кто-то другой, а кто-то третий завладел тайной Швецова и шантажировал его или вовлек в заговор?

– Моя дочь часто приходит со мной к нашему общему знакомому следователю, – с закрытыми глазами начал тихо и обреченно профессор. – Следчасть, как известно, располагается в здании Прокуратуры по адресу: Столешников, 3, где был найден потерянный билет. Так вот моя дочь однажды увидела, как у поломойки, что устроилась туда в начале сентября, внезапно вывалились изо рта вставные зубы и съехал парик. Я редко пересекался с этой женщиной и в лицо ее не видел ни разу. Но вот сейчас вспомнилось случайно… Уважаемая владелица елки, вы случайно не та самая поломойка? Ее Машей звали, как и вас…

– Да вы в своем ли уме, профессор! – вскочил доктор Виноградов. – Почему вдруг такой вывод?

– Вы знакомы? – держа глаза закрытыми, Грених приподнял одну бровь.

– Да нет же!

– Отчего заступаетесь?

– Не хватает, чтобы еще кто-то на себя руки наложил по вашей вине.

– По моей?

– Знаете, если вы такими методами будете вычислять сообщника Миклоша, то в итоге и вычислять не из кого будет. Все друг друга перестреляют. Почему бы вам не объяснить сначала, кого вы подозреваете и в чем.

– А может, вы так нервничаете, потому что уважаемая дежурная по вокзалу все же и есть та законспирированная уборщица, которая работала и в вашей больнице? Почему вы молчите, товарищ дежурная по вокзалу? – Грених по-прежнему говорил с закрытыми глазами, да еще и сидя спиной к Виноградову.

Все трудней давался этот цирк, Грених проклинал избранный им метод, ругал себя, что втянул стольких людей в дело, кажется, уже проигранное. Прошло больше половины отведенного ему времени, но ни к какому результату они не пришли.