Поезд на Ленинград

Из гостиной вели другие двери, а за ними – вдруг неожиданно: маленький, светловолосый, как ангел с полотен эпохи Ренессанса, мальчуган в коротких штанишках. Он сидел на стуле так, что его ботинки едва касались пола, между колен он держал огромную для его роста виолончель и играл, ни на кого не обращая внимания, сосредоточенно глядя на то, как зажимает пальчиками струны, как скользит по грифу смычок. Казалось, что в мыслях он находится далеко отсюда. Рядом сидел мужчина с перебинтованными ногами в грязной и рваной форме австрийского солдата. Его била лихорадка, по влажному лицу катились струи пота, но он сидел с прямой спиной и давал по-немецки наставления мальчугану. Тот схватывал на лету. И если раздавалась фальшивая нота, учитель останавливал его, указывал на ошибку, и мальчуган тут же переигрывал заново. Казалось, ничто не могло отвлечь юного музыканта от его важного дела.

Феликса пронзило чувство, что он видит себя – невинную душу, брошенную в жернова жестокой, полной коварства, обмана и предательств жизни. Он приводил жертв к убийце с таким же лицом, как этот мальчик играл на виолончели. Его ничто не трогало, потому что он так привык, бывает ли по-другому – он не знал. Человек привыкает ко всему.

Феликса провели мимо этих дверей, а он все не отводил глаз, старался повернуться, сколько позволяли руки ведших его солдат. Откуда-то из глубины гостиной появилась молодая женщина с чуть растрепанной прической – волосы светлые, как и у мальчика. Наверное, его мать – очень похожи. Вид у нее был изможденный, потерянный, под ухом кровоподтек, уходящий под белый воротничок простого шерстяного коричневого платья, на плечах черная шаль, лицо серое, худое, глаза в ореоле болезненной синевы. Хозяйка поместья. Она прошла мимо Белова в комнату, где играл ее сын, повернулась лицом, взялась за обе створки дверей и, прежде чем их закрыть, чуть задержалась, бросив на Феликса умоляющий взгляд.

Феликс некоторое время приходил в себя от увиденного, споткнулся, ноги заплетались. Неожиданно из тех же дверей, которые только что закрыла молодая женщина, вырвался человек невысокого роста, косматый, в синем венгерском мундире.

Феликс его узнал с большим трудом: он как будто стал меньше ростом, наверное, потому что сам Феликс подрос, в волосах появилась седина, лоб изборожден морщинами. С последней их встречи прошло почти пять лет.

– Без доклада! – заорал он неистово. – Какого черта привели сюда?

Если бы Феликс не видел его в ярости, когда он крушил вещи, душил своих любовниц, орал так, что дрожали стекла в окнах, если бы он не видел, с каким ожесточением он бьет ножом, сейчас засомневался – «степной» ли перед ним. Но он успел достаточно за ним понаблюдать, чтобы узреть во всех его ипостасях.

Было в этом человеке что-то действительно страшное. Феликс не смог выяснить, откуда он взялся, настоящим ли был венгром, поскольку говорил по-русски чисто – по-московски тягуче, но явно не один год провел то ли в тюрьмах, то ли где-то на каторге. Какая-то первобытная дикость, свойственная пещерным людям, застыла в его черных звериных глазах, или же глухое отчаяние загнанного зверя – существа, переступившего грань дозволенного и угодившего в лапы сатаны. Но не того, которого любят сейчас изображать поэты, не печального падшего ангела, но настоящего царя всего злого, всего самого черного, самого отвратительного, что есть в этом мире. А может, он и был сатаной во плоти? Людей, переступивших черту, всегда видно по взгляду…

Феликс считал, что он сам этой черты не переступал, он лелеял мысль начать с чистого листа. Убить бы это исчадие зла, и тогда он обелится и обретет счастье! Убить бы ради светлого будущего – такого зверя оставлять на воле нельзя, таких надо уничтожать, чтобы не плодились. Его давно мучила мысль совершить что-нибудь великое, поступок, который бы перечеркнул все его ранние злодеяния, помог бы все искупить.

И Феликс решился. Столкнет лбами тех из ревкома и этого. Сожрут друг друга, и мир станет чище.

– Степной волк! – выкрикнул Феликс. И заклинание возымело действие. Венгр остановился, искоса глянул на тощего красноармейца с залитым кровью, опухшим от побоев лицом.

Он был фраппирован и не знал, как себя повести. Он не ожидал повстречать кого-то из прошлой жизни. Более того, не ожидал, что его найдут те.

– В подвал его! И резать первым. – Это было вполне ожидаемо. Феликса рванули под локти и поволокли обратно.

– У меня есть предложение, от которого вы не откажетесь! Я хоть сейчас вас назначу своим замом. Я командир отряда самообороны для охранения революционного порядка города Рязани! Ваши солдаты нужны советской власти, нужны революции! – кричал он, стараясь, чтобы его слышали все, чтобы поселить и в умах этих дезертиров мысль, что лучше успеть перейти на сторону сильнейшего. В рязанском ревкоме ему провели инструктаж по тому, как правильно привлекать народ – нужно говорить кратко, ёмко, лозунгами, обещать прекрасное и сытое время. Будет так, будет разэдак! Действовало безотказно.