Поезд на Солнечный берег

– Раньше мне казалось, что я любил вторую, – вставил Филипп. – Дело в том, что я с ней помолвлен.

– Она богата? – деловито спросил кот.

– Да.

– А та, которую вы любите, как она в этом смысле?

– Не знаю, – признался Филипп. – Но вряд ли она богаче Матильды.

– Тогда женитесь на Матильде, тем более что она ваша невеста. Если вы не будете счастливым, то будете хотя бы богатым. Вообще, никто толком не знает, что такое счастье. Оно вроде НЛО: все о нем говорят, но никто его в глаза не видел. Это не я, это Ларошфуко, – пояснил кот. – Спросите меня – и я отвечу: счастье вам нужно, как собаке пятая нога, пардон за избитое выражение. Впрочем, у вас есть выход.

– Какой? – с надеждой спросил Филипп.

– Женитесь на богатой, заберите ее деньги, разведитесь и спокойно отправляйтесь к своей любви. – Кот стукнул лапой по столу. – Вот именно.

– Я не могу, – решительно сказал Филипп.

– Почему?

– Потому что не могу.

Кот заметно помрачнел.

– Вы эгоист. У вас, в отличие от прочих, есть совесть, и вы желаете единолично ей пользоваться. Вы на ней сидите, как собака на сене. А что, по–вашему, делать тем, у кого ее нет? У кого совести мышь наплакала?

– Не в этом дело, – сказал Филипп, – просто я честный человек. Только это мешает мне сделаться негодяем.

Кот доел короля и облизнулся.

– Толстая мыша дюже хороша! – провозгласил он. – После такого пиршества меня так и тянет спеть что–нибудь… Друг мой, ну что вам сказать? Положение ваше скверное, и я вам сочувствую от души. Правда, кое–кому еще больше не повезло на этом свете. Вот я, я могу рассказать вам действительно душераздирающую историю. Ну что стоят по сравнению с ней все ваши страдания? Хотите послушать?

– Пожалуйста, – сказал Филипп. Теперь он понимал, что зря обратился за советом к коту; вряд ли Амадей мог ему помочь.

– Баллада о кошке и мышке, – объявил кот. Войдя во вкус, он сбросил фрак и перчатки и оказался обыкновенным персидским котом персикового цвета. Кот прокашлялся и прочувствованным кошачьим тремоло затянул:

Жил–был на свете кот – котам всем образец,

Красавец, умница, с роскошными усами,

Мечта хвостатая кошачьих – ик! – сердец,

А в остальном – догадывайтесь сами.

– Это вылитый я, – объяснил кот. – Все мои знакомые находят, что портрет очень похож, так что сомнений нет!

Он зубы чистил трижды в день – о да! —

И когти начищал до мраморного блеска.

Его тончайший стан на крыше никогда

Не перепутали бы вы с котом соседским.

При нем жила мыша, красавица–душа,

Подруга дней его непостоянных

(Сказал поэт). Короче, кореша

Кот с мышью были (хоть это и странно).

– Куда как странно – чистое извращение! Это, конечно, уже не про меня, – поправился кот.

Увы, несовершенен этот свет (Тот, правда, говорят, едва ли лучше). Любовь, честь, дружба – сходит всё на нет, Где было море, там сегодня лужа.

– Рифма – смерть поэта, как сказал один поэт… плохой, – вставил кот.

Однажды кот поссорился с мышой,

И, в смысле жизни разочаровавшись,

Он закусил красавицей–душой,

После чего переварил обиду даже.

– Внимание! – прогорланил кот.

Мораль: ты не смотри, что он чистит зубы,

И ручной, и тебя вроде любит:

С котом не водись, если ты мышь,

А то на десерт к нему угодишь.

– Браво! – прогнусавил безымянный зритель над ухом Филиппа.

Филипп почти обрадовался, увидев Человека без лица: к тому моменту кошачье пение немного утомило его.

– Вам понравилось? – спросил кот.

– Э… понравилось, – неуверенно признался Филипп.

– Еще как! – подытожил Человек без лица.

– Амадей, – с достоинством произнес кот.

– Призрак, – сказал Человек без лица.

– Тот самый? – удивился кот.

– Единственный и неповторимый, – подтвердил Призрак.

Кот прокашлялся и напыжил грудь.

– Некоторые находят, что у меня нет вокальных данных. Уверяю вас, это сплошные завистники. Я пою, как Барсиотти, а может, и лучше.

Снаружи донесся оглушительный грохот: чей–то истребитель врезался носом в асфальт. Его владелец катапультировался и летел на парашюте, ловко лавируя между домами. Бармен привычно набрал номер и вызвал мышкетеров, чтобы они убрали обгорелую машину и тех, кто к великому неудобству для себя оказался под ней, когда она упала.

– Не везет так не везет! – сказал Сильвер Прюс, вваливаясь в бар (ибо это был именно он). – Привет, друзья! – проорал он.

Сильвер отцепил парашют и бросил его снаружи, после чего явился во всей своей красе: бронированная куртка, бронированные брюки и ботинки на танковом ходу. Так что Сильвер выглядел молодцом. Глаза его, как карий левый, так и серый правый, подозрительно блестели. Он вытащил из кармана бронированный платок и вызывающе помахал им.

– Вот! – сказал он торжествующе. – Теперь никто не посмеет швыряться в меня роялями без спросу.

– Ты забыл про второй глаз, – заметил киллер.

Сильвер вздрогнул.

– Надо было покрасить оба глаза, – пояснил Филипп: в Городе это была одна из самых пустячных операций, стоившая в пределах бубликового червонца.

– А что, заметно? – испуганно спросил Прюс.

– Угу, – подтвердил Филипп.

Сильвер засмеялся долгим, фальшивым смехом.

Смех, как ему и положено, звучал фальшиво и долго.

– Пустяки! – объявил он наконец. – Я введу новую моду.